«Бог сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака, и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе» (Бытие, 22:2)
Первое, что ты чувствуешь — это духота. Воздух горячий, проникает в легкие вместе с песчинками. От него нестерпимо хочется пить. В ноздри бьет запах пыли и нагретого солнцем камня.
Когда ты открываешь глаза, видишь, что сидишь на древних каменных плитах, вокруг открытое пространство, на котором тут и там возвышаются полуразрушенные колонны и черные столбы пальм. Небо над тобой жуткое — алое, насыщенное, темнеющее. Высоко в зените солнце — правда, не такое, к какому ты привык. Оно черное, зловещее, дымное. Здешнее светило не греет, это настоящая дыра, засасывающая пространство вокруг. Тебе даже кажется, что у тебя на голове и руках поднимаются волоски, стремясь туда, к нему. И внутри, что-то лезет к самому горлу, будто желая вырваться из тебя и взмыть.
Ты не один, перед тобой на камне сидит человек в черных развевающихся одеждах восточного покроя. Это высокий мужчина, с голливудской бородкой и усами, волосы до плеч, немного вьются — буйно плещутся от налетающих порывов горячего ветра. Покрой одежды и черты лица говорят о том, что он скорее всего араб. Лицо у него волевое, взгляд твердый и снисходительный. На одной руке, покоящейся на колене, сверкает перстень с крупным синим камнем.
Губы незнакомца раздвигаются в усмешке, и он говорит:
— Я рад, наконец, познакомиться с тобой, Шон. Я уже очень давно ждал нашей встречи.
Я непонимающе смотрю по сторонам, моё сознание посылает мне сигналы, отличимые от сна.
— Воу… — пейзаж невероятно необычен т это первое, что вылетает из моего рта в качестве комментария.
Фигура человека настолько соответствует окружению, что я сперва даже не понимаю, что он есть. Когда он начинает говорить, я дергаюсь и пугаюсь, меня несколько выводит из себя то, как он ко мне обращается.
— Да? Если бы вы мне прислали открытку, это было бы взаимно… — пытаюсь пошутить я. — Где я?
— Место, где было много войн, и где будет ещё одна.
Незнакомец спокоен и расслаблен, твоя мальчишеская дерзость не вызывает у него никаких эмоций. Он рассматривает тебя с умеренным интересом, во всем его облике чувствуется, что это человек, облеченный большой властью.
— Знаешь ли ты что-нибудь о битвах, мой юный гость? — интересуется он.
Когда ты пытаешься пошевелиться, слышишь снизу какое-то звяканье.
Красное небо давит своей тяжестью.
Я смотрю вниз на источник звука.
— Битва? — непонимающе спрашиваю, глядя под ноги, — как гражданская война? С оружием и горой трупов? Только то, что знаю из истории.
Потом я поджимаю губы:
— А ещё я знаком с битвой личности за свою индивидуальность… А что я здесь делаю и зачем?
Из одно твоей штанины куда-то тебе за спину уходит цепь — она лежит на каменной плитке, как черная змея. Если ты изучаешь этот момент попристальнее — обнаруживаешь, что на твоей лодыжке железное кольцо. Ты здесь явно пленник.
Мужчина ничего тебе не отвечает и очевидно ему интересно, что ты будешь делать со своим открытием.
Факт наличия цепи меня почему-то не удивляет, а даже как-то веселит. По-своему. То, что дядька молчит, меня раззадоривает.
— А это обязательно? — спрашиваю я, указывая пальцем на цепь. — Поймите меня правильно, но я понятия не имею, где нахожусь и как я здесь оказался, логично, что делать ноги мне некуда и просто напросто бессмысленно. Конечно, всё это, — обвожу взглядом пространство, — дофига метафорично, как и оковы, как и ващ внешний вид.
Мой мозг напрочь отказывается верить в то, что происходящее реально, но ощущения моего тела и ясность сознания не могут обманывать.
— Да и вы выглядите так, будто пришли со съёмок фильма про царя Мидаса или какого-нибудь Гильгамеша….
Про Мидаса и Гильгамеша твой собеседник не дослушивает. Твоя болтовня его явно утомляет. Он поднимает взгляд, находит глазами что-то у тебя над спиной и небрежно произносит:
— Астарот. Наш гость нуждается в пояснениях.
— Да, мой Лорд,- слышишь ты над собой.
Задрав голову ты видишь, что прислонен спиной к обломку стеллы, на которой стоит, глядя на тебя, женщина. Она почти раздета — очень смуглая кожа, сильные ноги, твердый живот, прекрасные формы. В другое время ты мог бы оценить все это по достоинству, но не сейчас. Она одета в легкомысленный золоченый купальник — классика всех фентези-шоу. Голова при этом закутана в алую чадру, на лице видны только яркие сине-зелёные глаза.
Эта девушка неуловимым движением соскакивает к тебе, и очарование от её грациозного и стремительного прыжка разбивается, когда она без замаха ударяет тебя по лицу, а затем в живот. Удары сыплются градом — по ребрам, в солнечное сплетение, по почкам. Ты рефлекторно закрываешься, наученный многолетним опытом, теряешь им счет, чувствуешь только боль и слезы, которые невольно выступают на глаза.
В конце концов ты ощущаешь что снова можешь дышать, когда она за шиворот поднимает тебя в воздух и впечатывает в камень. Она держит тебя, как пушинку, и ты понимаешь, что она била тебя едва ли в четверть силы.
— Если ты ещё раз скажешь дерзость моему господину, сопляк, я отрежу тебе руку, — шипит она тебе в ухо, а после, в подтверждение своих слов, достает свободной рукой из складок своей чалмы нож и вонзает его в камень рядом с твоим ухом.
По вкусу крови во рту ты понимаешь, что у тебя разбито лицо, ребра болят, возможно какое-то сломано.
Теперь, когда пелена боли немного рассеялась, ты видишь, что на площадке, окруженной колоннами есть еще пара человек.
На дальнем конце стоит высокий мужчина в клетчатом костюме, с длинными волосами и ретро-усиками. Недалеко от него — кудрявый светловолосый парень, тоже в костюме-тройке. Вид у обоих невеселый и как будто загнанный, оба смотрят перед собой в землю.
Человек в черном стоит в центре площадки у какого-то комка из перьев и ткани, окутанного цепями. У него скучающий вид, он явно ждет, когда вы закончите.
Удар по лицу абсолютно внезапен для меня, как и все последующие. Чувства потерянности и страха накрывают, сжимают меня в комок.
— Ох*ен-ное п-пояснение, — скрючившись к земле,вытирая кровь и слёзы тыльной стороной руки, сплевывая тугую кровавую слюну, хрипло выдавливаю я.
Меня очень сильно пугает то, что я не понимаю, где и зачем я нахожусь. Побои меня отрезвляют — больше не хочется задавать вопросов и говорить.
Отдышавшись, я выпрямляюсь и опираюсь на стеллу, смотрю на остальных, на женщину, которая меня избила и на мужика, с которого всё началось. Я молчу.
Мужчина в черном поднимает руку и делает ею какой-то жест. Ты не сразу понимаешь, что он подзывает тебя подойти поближе. Но женщина в чадре помогает тебе сообразить быстрее — она железной рукой хватает тебя за плечо и пихает вперед. Цепь звенит, змеясь за тобою вслед — она, судя по всему, достаточно длинная, чтобы ты дошел до середины площадки, где стоит незнакомец.
— От тебя требуется немного, — сообщает тебе мужчина так, словно сейчас ничего не произошло. — Справишься — и я тебя сразу отпущу. Нет — Астарот отрежет тебе все пальцы, а потом и руки. Будет делать это долго. Пока ты не сорвешь голос от криков. Возьми.
Он протягивает тебе большой нож с золотой рукояткой, усыпанной драгоценностями. На лезвии выгравированы оккультные символы.
— Сделать нужно совсем немного.
Он наклоняется к сжавшемуся у ваших ног комку, и ты видишь, что это девочка лет десяти. Белое нежно тельце покрыто синяками и грязью, прелестные рыжие волосы, длинные, струятся по спине и плечам до самой земли. Одета она в рубище из мешковины. Странное дело (хотя тут во сем этом сложно найти что-либо НЕстранное) — но у неё на спине белые крылышки, как у ангелочка.
Мужчина приподнимает её за ошейник. Руки девочки в кандалах, тело обернуто в цепи. Привязали её так, будто в этом хрупком существе заключается немыслимая сила.
Она смотрит на тебя через плечо. Лицо прелестное, неземное — огромные медовые глаза, щеки-розы, маленький ротик. На щеках грязные потеки от слёз. В глазах застыл испуг.
— Нет нужды убивать её. Сейчас — нет. Отрежь ей крылья и будешь свободен, — слышишь ты бесчувственный голос мужчины, пока смотришь на неё завороженно.
При виде девочки, внутри меня всё сжимается от ужаса. Как вообще она тут оказалась? Её заплаканное личико напоминает мне про Келли, когда она расстраивается или ей больно. Сердце бешено колотится где-то в горле.
Нож, вложенный в правую руку, кажется невероятно тяжелым. Совершенно не понимаю, зачем я здесь и почему я должен причинять боль этому ребёнку. Но то, как меня избила эта баба, уверяет меня в том, что пальцы мне отрежут, руки мне отрежут, и голову тоже, если этот бородач пожелает.
Я мешкаю и смотрю по сторонам на других людей. Мне очень хочется обнять девочку, забрать её из этого стрёмного места, хочется воткнуть нож в ногу мужику или в живот этой чокнутой бабище, из-за которых я здесь, которые сделали мне больно. А не маленькому напуганному ангелочку.
Опустившись на корточки перед девочкой, я глажу её по волосам и крыльям, которые невероятны на ощупь. У меня нет сомнений в том, что они являются частью её тела.
Но её страдания являются ценой моей свободы, хотя я так и не понимаю, что происходит вокруг меня, а главное…
— Зачем? — спрашиваю я вслух, поудобнее хватая нож. — Как же бесит, когда меня заставляют что-то делать, не объяснив зачем.
Я беру оба пера свободной рукой и расправляю их.
— Извини, малышка, в других обстоятельствах я бы постарался не дать тебя в обиду, правда.
Прикосновения к девочке наполняют тебя невероятными ощущениями. Едва ты касаешься мягких волос и пушистых перьев, как на какое-то мгновение тебя накрывает чувство, будто ты не здесь. Над тобой не стоит давящий мужчина в черном, способный одним кивком отправить тебя в бездны Ада. Нет рядом и этой женщины, которая может погрузить тебя в пучины агонии несколькими умелыми движениями. Нет этих камней, цепи и ножа в твоей руке.
Есть только она, её теплая ручка в твоей руке — вы смеетесь так, будто знали друг друга вечность. Вокруг только счастье, белый согревающий свет, все хорошо и все правильно, вы купаетесь в любви и радости друг друга…
-Тебе не нужно знать зачем. Она единственная цена твоей свободы — это все, что ты должен понимать, — из-за этого голоса ты выныриваешь из ощущений, похожих на дежа-вю. — Чем быстрее начнешь, тем быстрее все закончится и для тебя, и для неё.
— Пожалуйста, не надо, — шепчет малышка, дрожа под твоими руками и глядя на тебя умоляюще.
Мне кажется, что я никогда не был более счастливым, чем когда прикоснулся к девочке. Замечаю, что из глаз текут слёзы только тогда, когда они собираются на губах и щекотно стекают на подбородок. Я не смогу причинить ей боль по собственной воле. Никак.
Иисусе! Я не знаю, как мне выпутаться из этой ситуации. Я не знаю.
Моё сердце от волнения начинает колотиться ещё сильнее, меня начинает значительно потряхивать, голова раскалывается. Я хватаю девочку и крепко её обнимаю:
— Видимо, меня сейчас убьют из-за тебя, кроха. — Я вскакиваю на ноги и швыряю нож со всех сил в каком-то неизвестном направлении (сейчас спорт бы мне пригодился). Мне охренительно страшно, так страшно, что я начинаю смеяться и истерить, не могу стоять на ногах и снова падаю на песок. — Вы — варвары, цивилизация на уровне каменного века. Напялили одежду, а остались животными, которые знают только силу и боль. Я не с вами. Идите на х*й.
От девочки в твоих руках исходит приятное солнечное тепло. У тебя странное ощущение, будто вы с ней духовные брат и сестра. Такого чувства единения ты не испытывал ни с кем из своей семьи.
Человек в черном смотрит на вас с понимающей улыбкой.
— Я ожидал, что тебе будет сложно. Эта миссия для любого сложна. Но я знаю, как тебе помочь,- говорит он спокойно, в иных обстоятельствах этот тон даже можно было бы принять за заботу.
Женщина в красной чадре неторопливо подходит к выброшенному тобой ножу — улетел он и впрямь недалеко. Она ловко подкидывает его с земли босой ногой, ловит рукою и швыряет к тебе. Нож вонзается рядом с вами.
Мужчина поднимает руку в приглашающем жесте и смотрит в сторону тех двоих — кудрявого парня и мужчины с усиками.
Те кивают с безрадостным видом и подходят к колоннам — каждый к своей.
Гремят цепи и вот кудрявый выводит ещё одну девочку — десяти лет. На её ручках кандалы, во рту кляп, глаза выпучены от испуга, из них градом катятся слёзы. Тип с усиками точно так же выводит связанного парня, тот недоуменно озирается, но тоже выглядит достаточно испуганным.
Ты узнаешь розовую пижаму девочки — это твоя сестра Келли. И парня тоже узнаешь, хоть в этой футболке и пижамных штанах ты его никогда не видел — это Бобби.
Я обнимаю девочку, когда человек говорит. Его голос не похож на заботу, он говорит как школьный психолог, будто всё он понимает, всё он знает и поэтому сделаешь всё правильно и как нужно ему.
— Келли! — взволнованно вскрикиваю я и бросаюсь к сестре, насколько позволяет мне цепь. — Что это за игры такие?! Да как вы вообще мож.. Бобби? А ты здесь почему?
Я замечаю парня и в недоумении смотрю на него. Моё сердце колотится, как сумасшедшее и я чувствую, как слёзы снова начинают собираться в глазах и стекать горячими потоками по лицу:
— Пожалуйста, не заставляйте меня.
Девочка в твоих объятьях замирает мягким комочком, от неё исходит приятный запах, ассоциирующийся только с самыми светлыми вещами — нежные полевые цветы и свежая утренняя выпечка. Ваши сердца бьются, как одно. Она испуганно вздрагивает, когда выводят твою сестру и Бобби, закрывает рот обеими руками.
Цепь позволяет тебе сделать всего лишь два шага от девочки в сторону колонн. Между вами еще шагов 20, не меньше, ты никак не сможешь до неё добраться.
Ни Бобби, ни Келли ответить тебе не могут — мешает кляп. Их мучители дергают за цепи так, что оба оказываются прижаты спиной, каждый к своей колонне. У обоих вид панический. Бобби вращает глазами, пытаясь понять, что происходит. Келли почти в истерике от страха — она и по заднице никогда от родителей не получала, такое дерьмо для неё точно перебор.
— Тебе не нужно сейчас убивать её, — говорит тебе хозяин положения всё так же спокойно. — Только отрезать крылья. Она не погибнет. Ты просто освободишь её. После твоих деяний она всего лишь станет такой же, как ты. Но если ты считаешь, что порывы чести и благородства стоят твоей и их жизни, так тому и быть. Я считаю, что стоит начать с юноши. Он выглядит покрепче и протянет подольше, — он кивает усатому мужчине.
Тот выхватывает из воздуха черную с серебром трость и вынимает из неё лезвие. Хватает Бобби за руку, так чтобы ты видел, с какого пальца он начнёт резню — твой школьный товарищ, побелев как полотно, пытается вырваться, но силы явно не равны.
— С-стой!
От нервных переживаний у меня начинает кружиться голова и темнеет в глазах. "тебе не нужно сейчас убивать её…" — стучит у меня в голове. Потом придётся что ли? Мне хочется проснуться, как никогда. Поскорее вынырнуть из этого потока страданий.
— Ну почему ты молчишь? — спрашиваю я девочку. — Что мне делать? Мне никому не хочется делать больно, я не хочу, чтоб кому-то делали больно из-за меня. Сами-то что не отрежут, раз такие умные, бл*ть?!
Я тяну руки к девочке и снова её обнимаю, прижимаюсь подбородком к её макушке, левой рукой крепко прижимая её маленькую рыжую головку к своей груди, а правой нащупывая рукоятку ножа. Господи Иисусе! Пусть нож будет острым.
— Почему Господь оставил тебя на растерзание? — шепчу я ей в ухо, занося клинок. — За что мне такое испытание? Простипростипростипрости…
Не затыкаясь ни на секунду, прижимая девочку к себе, я со всех своих сил пытаюсь пересилить, заставить себя это сделать. Но те чувства, что дарят мне прикосновения к девочке противоречат моим намерениям. А неподалёку стоят напуганные Бобби и Келли, жизнь которых хоть и не в моих руках, но зависит от моих действий.
Я всё ещё прижимаю девочку к себе, наслаждаясь теплом и приятными ощущениями счастья, когда нож мягко, как по маслу, входит мне в печень.
— Прости… Прости, я ничего этого не хотела…- шепчет девочка в ответ на твой вопрос, она тоже плачет, и когда ты заносить над ней нож, она лишь крепче к тебе прижимается и не пытается вырваться, готовая принять всё, что произойдёт!..
Когда ты вонзаешь в себя нож, приятно только поначалу. Наверное, это какая-то странная эйфория от того, что ты не подчинился, ты сделал все правильно. Но потом боль оглушает тебя, накрывает адским душным одеялом, становится трудно дышать. Ты хватаешь ртом воздух, горячая кровь струится по твоему бедру, затекает в джинсы. Твой бок просто полыхает, ты инстинктивно вынимаешь нож, но становится ещё хуже, ещё больнее, когда ты зажимаешь рану, тебе кажется что пахнет горелым мясом.
Ты почти не замечаешь, сосредоточенный на собственной агонии, чужих эмоций. Мужчина в черном смотрит, на тебя, неестественно выпрямившись, губы его кривит недовольство. Твоя мучительница наблюдает за вами спокойно — может, тебе показалось, но во взгляде её промелькнуло уважение. Кудрявый блондин приоткрывает рот, он как будто пытается спрятать радость. Тип с усиками, застывает, не торопясь отрезать Бобби пальцы — вид у него непроницаемый. Келли и Бобби замерли, шокированные тем, что видят. Девочка держит твое лицо, она испугана, слезы текут ручьем из её прекрасных глаз:
— Нет-нет! Пожалуйста! Только не ты! Только не так! — всхлипывает она. — Нужно было их отрезать! Зачем? Зачем!..
На какой-то миг ты теряешь сознание.
Когда ты приходишь в себя, картина почти та же. Тебя немного оттащили от центра площадки. Ты чувствуешь, что опираешься спиной на что-то мягкое, во рту — сладкий вкус фрукта, сок ещё течет по твоему подбородку. Кажется ты только что проглотил какие-то зерна. Восхитительные на вкус. Тебя держит в объятьях эта женщина с ножами, её крепкая рука обвивает твою шею. Наверное, она пропихнула тебе эти зерна прямо в глотку. От неё исходит приятный запах — восточный, пряный. В другое время ты мог бы быть очарован, но сейчас этот запах у тебя стойко ассоциируется с побоями.
Бобби и Келли, кажется, невредимы, они всё так же стоят там у колонн. Их стражи вновь неподвижны.
Араб сам подходит к девочке и берёт нож.
— В другой раз, ты будешь возвращаться к жизни, пока не прикончишь её, — говорит он. — У нас будет сколько угодно времени. А пока привыкай видеть её кровь.
Он наступает на спину девочки ногой, заламывает одно из крыльев и без всякой жалости вонзает нож в основание кости. Девочка визжит от боли, царапая землю руками. Келли старается отвернуться, она снова плачет, Бобби смотрит в землю.
— Н..хет!- дергаюсь навстречу девочке, услышав её крик, но рука женщины служит мне хорошим препятствием, крик теряется на пути, потому что я давлюсь остатками фрукта.
По лицу текут слезы, из горла вырываются нечленораздельные звуки. Мне невыносимо смотреть на эту ужасную картину и я закрываю глаза, давясь всхлипами.
На этот раз спасительная тьма подхватывает тебя и уносит далеко от этого кошмара. Ты больше не чувствуешь железную хватку женщины, не слышишь ужасающих криков ребенка.