«Второй Ангел вылил чашу свою в море: и сделалась кровь, как бы мертвеца, и все одушевленное умерло в море.» (Откровение 16:3 )
Руины древнего храма раскинулись на широком плато: полуразрушенные колонны, короткие гребни стен, выложенные булыжником дорожки, громадные куски плит и иссеченные тысячелетними ветрами камни — все это белое и горячее от стоящего в зените солнца. Небо тревожно-синее, тут и там над развалинами возвышаются машущие листьями пальмы — они почти черные от слепящего света. Воздух дрожит от жары, в ноздри бьет запах пыли и нагретого камня.
На круглой площадке, поделенной на секторы и обнесенной остатками колонн, сидят двое, каждый на своем камне. Они расположились друг напротив друга, и их разделяет расстояние примерно в 30 шагов.
Один из них — это грузный мужчина лет пятидесяти, одетый совершенно не по погоде: в широкий шарф и теплое пальто. Лицо обрюзгшее, нездорового цвета, на голове блестящая лысина, обрамленная клочками желтоватых волос. Одежда на нем аккуратная и вид интеллигентный. Он озирается, ощущая, что уже обливается потом.
Напротив него — молодая стройная девушка лет двадцати. Своей внешностью она явно обязана смеси экзотических кровей: кожа смуглая и волосы темные — как у индейцев, глаза — миндалевидные, почти восточные, нос и пухлые губы — как у негритяночек. На ней светлые джинсы, босоножки и легкая маечка, открывающая руки. Она тоже оглядывается с явным недоумением.
За пределами этого круга, метрах в пятидесяти от девушки стоят двое молодых мужчин. На обоих длинные распахнутые плащи.
Первый выглядит несколько помято — воротник несвежей рубашки торчит, джинсы мятые, ботинки припорошены пылью. Его коричневый плащ выглядит поношенным. Волосы давно не стрижены, под глазами усталые тени, вид хмурый, плечи сутулены.
Второй выглядит намного более жизнерадостным, особенно на фоне первого. Он улыбается, осанка прямая и уверенная, огромные солнечные очки скрывают половину лица, розовая рубашка и черный плащ кажутся очень дорогими. На голове его красуется большая шапка темных кудрявых волос.
«Примечание мастера игры!
Информация, которая имеется в вашем тайнике, видна только вашему персонажу. Делиться ею с прочими игроками или нет — ваше дело.
Ответы писать здесь же — в тайнике вы комментарии оставлять не можете. Если вы хотите совершить какое-то действие втайне от всех, напишите мастеру игры в личку ВК.
Удачи, и осторожнее с солнцепёком!»
Рядом с тремя незнакомыми мужчинами я чувствую себя совершенно беспомощно. Я не понимаю, кто из них главный, не помню, как именно здесь оказалась, и не представляю, как отсюда выбираться — и наверняка мое замешательство написано у меня на лице. Я начинаю ощупывать себя, словно боюсь не обнаружить на своем месте ухо или нос — и с удивлением выясняю, что успела переодеться. Или мне помогли?
Я не жду ничего хорошего и не хочу привлекать к себе внимание раньше времени, но у меня не получается совладать с собственным дыханием: от волнения я пыхчу, словно паровоз, но воздуха при этом все равно не хватает.
Антон с трудом проморгался и бросил ошалелый взгляд на пекущее солнце над головой. Лицо заливал пот, исподнее, судя по ощущениям, давно промокло насквозь. Бегло осмотрев незнакомцев (девчонка была ничего), Антон стремительно избавился от теплого пальто, снял кашне и, расправив, повязал его на макушке. Проклятая лысина на ощупь была до опасного раскаленной.
Антон начал уставать от того, что жизнь его в череде наркотических загулов превращалась в череду разорванных флешбеков, проживаемых наяву. Даже в лучшие годы он не мог себе позволить просто так сесть на круизный самолет и отправиться в экзотическое путешествие, а тут… Мужчина тщетно вглядывался в лица своих спутников, тщетно пытаясь найти сходство между ними и теми ребятами из турфирмы.
А еще он украдкой шерудил левой ногой, пытаясь понять, какого черта это там делает, и чем оно для него чревато.
От солнца глаза тут же заслезились. Я зажмурился и потер веки тыльной стороной ладони. Не прошло. На висках и затылке стали собираться капельки пота.
Нечем дышать. Преодолев рвотный позыв, я оттянул воротник рубашки, расстегнул пуговицы. Сбросил плащ, кажущийся тяжелым и раскаленным. На сколько часов меня вырубило? Чтобы мы успели добраться до Африки? Да быть такого не может.
Несмотря на выступившие слёзы, я могу разглядеть двоих незнакомцев, и, кажется, они находятся ровно в том же положении, что и мы. Вряд ли кто-то сидел бы на солнцепеке в пальто. Или в майке.
— Адриано? — вполголоса обратился я к другу. Губы моментально пересохли. — Это нормально, что я, черт возьми, не помню, как мы тут оказались?
От яркого солнечного света начинает щипать в носу, и я, неожиданно для самого себя, громко чихаю.
На подходе к развалинам Адриано стаскивает с себя плащ и закидывает его за плечо, будто красуясь для мужской фотосессии. Он расстегивает еще одну пуговицу рубашки — но при такой духоте это вряд ли поможет.
— Мадонна, ну и пекло, — сообщает он, стащив очки и осматривая пейзажи, которые в раскаленном воздухе колеблются, как мираж. Он машет на себя рукой, хотя без газетки от неё никакого толку.
— Здоровья, — говорит он своему товарищу, а потом смотрит на него с недоумением. Голос он не понижает, а наоборот, такое ощущение, будто старается, чтобы те трое тоже его услышали.
— Ты перегрелся? Ты же сам сюда хотел! Вот же пьянь! Ничего не помнишь! И я с тобой туда же! Где вертолет, интересно, и какого дьявола мы сюда пришли? ЭЙ! ДОБРОЕ УТРО! — орёт он в сторону троих загорающих на камнях. — ВЫ ВЕРТОЛЁТ НЕ ВИДЕЛИ?!
Когда толстяк (святая Мария Лионса, какой же он мерзкий) начинает шевелится, я чувствую себя свидетелем чего-то неприличного: и как он смог до такого докатиться? В другой ситуации я бы предпочла на него не смотреть, но сейчас мой взгляд словно "приклеивается" к его левой ноге, которая елозит туда-сюда: у нас с ним "общая" проблема. И, слава богам, теперь понятно, что это не он побывал у меня в комнате накануне.
Пока я глазею на толстяка, не в силах с собой справиться, появляются хорошие новости: во-первых, должен появиться вертолет, во-вторых, двое других — тоже не "те самые", и в-третьих — они считают это утро добрым.
— Доброе утро! — кричу я в ответ, вставая с камня, и оживленно машу им рукой. — Вертолета еще не было, но уверена, что он появится в назначенное время! — туристов всегда успокаивает чужая уверенность. — А пока вы вынуждены подождать, вы не могли бы мне помочь?
Главное, не напугать их раньше времени. Я снова вспоминаю о толстяке:
— Доброе утро, — и отрепетированная улыбка тут как тут. — Вы… э-э-э… у вас же нет ключа? — и одним только кончиком пальца я показываю ему вниз.
Антон действительно никогда не видел никого из этих троих, но без пальто ему становится полегче.
Ощупывания себя заверяют Анну, что ухо и нос на месте.
Обзор местности даёт Адриано понять, что если вертолёт и был, то остался где-то за пределами видимости.
Адриано возвращает очки на место — при таком солнце они бы никому не помешали — и все становится на места. Их двое.
— А ЧТО У ТЕБЯ СЛУЧИЛОСЬ!- спрашивает он у девушки, делая шаг в сторону площадки с колоннами и останавливаясь, чтобы убедиться, что Томас идет за ним.
Пока парни (которые, судя по всему, никаких неудобств не испытывали) переговаривались, Антон успел убедиться в полной безнадежности своего положения. На ум тут же пришли картинки увиденной когда-то под не слишком удачным трипом нарезки из галлюциногенных фракталов и снаффа, где маджахеды резкими, стремительными движениями отпиливали смертникам головы…
Благо, пустыня к таким размышлениям располагала.
Куколка неподалеку, кажется, с ним заговорила, и сквозь пелену жары и похмелья до Антона медленно доходил смысл ее слов. Бросив опасливый взгляд на незнакомцев неподалеку, он быстрым движением приложил палец к губам и отрицательно покачал головой.
Аккуратно, стараясь не издавать лишних шумов, Антон привстал с камня (в голову тут же мощной волной ударила дурная кровь) и предпринял попытку обойти камень, чтобы получше разглядеть все, так сказать, втекающие и вытекающие.
Тревога, а вместе с тем и странное ощущение присутствия нарастали, адреналин потихоньку начинал покалывать сердце. Резонно рассудив, что заботиться об очках стиля ему в такой ситуации незачем, а от перегрева можно и окочуриться, Антон между делом расстегнул пуговицы своей черной рубашки, явив свету дряблые телеса.
Затруднительно в двух словам объяснить, что именно у меня случилось. Мелком взглянув на толстяка, я выдаю максимально приближенную к действительности версию:
— Я тут застряла, не могу выбраться! — и наклоняюсь, опираясь руками на камень и демонстрируя ограниченность движений. Заодно проверяю, насколько плохо мое положение.
— Вы их знаете? — я обращаюсь к толстяку шепотом, не понимая, почему он не хочет привлечь внимание туристов. Еще сильнее я не понимаю, как можно в его положении расстегивать рубашку, но о моем мнении на этот счет пока никто не спрашивал.
— Нет, — уголком рта ответил Антон, пытаясь совладать с натяжением и заглянуть за злополучный камень, — Ты, очевидно, тоже?
Каждый раз, когда он поворачивался, его пузо волнообразными движениями плыло за ним, будто в замедленной съемке, или под «шлейфами» от визуалов. В глазах юной девушки читалось что-то из пошиба страха/отвращения/жалости — в общем, совсем не то, что хотел бы увидеть в них молодой, статный мужчина, навроде Антона.
«Помни о смерти» — философски заключил он про себя и скорбно почесал свой внушительный нос.
Я недовольно поморщился и вжал голову в плечи. Иисусе, ну на кой же черт так орать?
Где-то на периферии возникла мысль о том, что если я прихожу в себя посреди пустыни, пить надо бросать. Голова начала кружиться сильнее, я схватил воздух пересохшим ртом. Сердце оглушительно стучало в ушах.
— Ты где-то провтыкал вертолёт, и ещё говоришь, что я пьянь? — попытался пошутить я. Уверенности в ситуации это не прибавило, я почувствовал, как дрожат губы. Не может быть, чтобы я не помнил, как здесь оказался, не бывает такого… Меня потихоньку накрывает паникой. И почему мы тогда так одеты, раз уже шли достаточно долго?
Так. Я провожу рукой по лицу. Возьми себя в руки, блядь. Людям, кажется, нужна помощь. Закусив губу, я сжимаю кулаки и иду вслед за Адриано, несмотря на то, что в глазах двоится. Боже, как же херово. Мне бы сейчас тоже не помешала какая-нибудь помощь.
— Говорит, застряла,- сообщает Адриано своему другу, как будто тому требуется перевод.
— НЕ ВОЛНУЙСЯ, СЕНЬОРИТА! МЫ ТЕБЯ ВЫЗВОЛИМ! — это уже девушке.
— Ничего я не провтыкал,- он прыскает со смеху. — Он где-то… там, наверняка! Потом поищем. Позвоню им, — Адриано с сомнительной уверенностью показывает туда, откуда они предположительно шли. На своего спутника он смотрит с опаской — тот выглядит совершенно зеленым.
-Э, братец, может тебя в тень сначала отбуксировать? Пошли, пошли, Томас, там у колонны посидишь, — поторапливает его жестом.
Он решительно идет к бедствующей девушке, с неудовольствием отмечая, что от каждого шага на туфлях оседает пыль.
Солнце палит все так же, пальмы изредка трепещут, а песок туманно вздымается над каменной площадкой и медленно оседает — порывы ветра здесь такие же горячие, как и всё вокруг.
Антон и Анна могут убедиться, что положение их чуть менее бедственное, чем им казалось сначала. Томасу это место нравится все меньше.
Адриано, уверенно идущий к площадке, первым и натыкается на препятсивие.
— Твою мать, что это такое! — восклицает Адриано, стукнувшись о преграду сначала носком туфли, а затем ещё и лбом.
Он мотает головой и вытягивает перед собой руку, ощупывая воздух.
От удара от невидимую стену я пошатнулся и чуть не упал, от боли даже в глазах потемнело. Я ухватился за лоб обеими руками и негромко застонал.
Мотаю головой. Рядом, ощупывая воздух перед собой, ругался Адриано. Я сел на песок (кожу обожгло даже через джинсы) и тоже пощупал перед собой. Рука наткнулась на твердую преграду, гладкую, как стекло, которая, похоже, уходила глубоко в землю.
Антон молча наблюдал за молодыми людьми, которые, словно мухи, по очереди уперлись в «стекло», и старательно изображали из себя мимов, ощупывая невидимую «преграду».
«Возможно, у них такие же браслеты — только бьющие током», — возникла у него в голове не такая уж и бредовая мысль.
Колонны руин неподалеку манили обещанием какой-нибудь, но прохлады, но Антон решил покрутиться вокруг камня еще немного и понаблюдать за поведением парней. В невидимые стены он верил с трудом, а вот штуковина, болтающаяся у него на ноге, была вполне осязаема и реальна.
Адриано убеждается, что стена сплошная — и выше, и ниже, и слева, и справа. Похоже, он погорячился, обещая помощь девушке.
— Ты смотри, какое хорошее стекло,- приговаривает он, пиная его, а потом ещё раз, но гораздо сильнее. — И вымыли как! Столько песка, а тут ни пылинки, ни развода!.. А акустика такая, что…
Он замолкает задумавшись, а потом плюёт на странную стену в одном месте, а в другом пытается на неё надышать.
— Что случилось? — я спешу в сторону туристов, чтобы лучше видеть происходящее, и останавливаюсь на краю площадки. — Что с вами?
Мне показалось, что их могли обстреливать, — и я тревожно принялась оглядываться по сторонам, чтобы убедиться, что здесь некому швырнуть в парней камнем, не говоря уже о чем-то более серьезном.
Толстяк продолжал все так же невозмутимо торчать возле камня, и его бездействие начало меня раздражать. Я попыталась убедить себя, что на это могут быть причины.
— А давно вы здесь… э-э… привязаны? Знаете, кто это сделал?
Анна может дойти до самого края площадки — она даже может коснуться рукой одного из туристов. Но на краю трех ступеней, идущих вокруг площадки, её тоже ждет невидимый барьер, преграждающий к ним путь.
"Стекло" и впрямь уходит глубоко в землю — если копнуть, оно все там же. Плевок медленно стекает к низу, влекомый гравитацией. Но, как ни странно, дыхание на нем не оставляет никаких следов. Как будто тут слишком жарко, и конденсат испаряется, не успев выступить.
Антон продолжает наблюдать за ними со своего места — длинная цепь мешает дойти до молодежи.
— Значит, так, — хрипло говорю я Адриано. — Давай ещё раз. Где мы и как давно? Здесь творится странная херня, и я, хоть убей, не помню, чтобы мы куда-то шли.
Девушка бежит в нашу сторону.
— Эй! — обращаюсь я к ней. — Ты же говорила, что застряла!
Меня бьёт дрожь, несмотря на жару. То ли из-за нервов, то ли из-за того, что я никак не могу собрать вместо картинку произошедшего. Так. Итого у нас руины храма, защитный купол (как ещё это назвать?) и два странных незнакомца, которые, видимо, кого-то тут поджидали.
Вертолет, они говорили что-то про вертолет. По какому такому графику он должен прилетать, ты что, каждый день тут жаришься? Я раздраженно смотрю на девушку. Опять соврала. Зачем?
— Вы, двое! — срывающимся голосом ору я, чтобы незнакомцам было лучше слышно. — Вы давно здесь? Вы откуда?
Телефон. Адриано хотел позвонить. Я достаю из кармана плаща мобильный и проверяю сеть. Что-то мне подсказывает, что связь тут не ловит.
Телефон Томаса давно разрядился — он ещё в магазине явно демонстрировал, что ждет не дождется, когда хозяин приволочет его домой и поставит на зарядку.
Адриано смотрит на Томаса и поджимает губы. Он даже самому себе не хочет признаваться в том, что понятия не имеет, как они сюда попали. Не втянул он их в это, не втянул! Зачем ему лететь в какое-то непонятное место? Ему завтра надо быть в Камберленде, а тут другое полушарие! Это только если Том его попросил, ну, конечно же!
Но Том так недоволен, что явно не просил.
Надо сосредоточится на более понятных вещах.
-Это Израиль, — уверенно говорит Адриано вслух.- Я помню, что бывал здесь. Экскурсия. Это экскурсионное место, но я не помню какое. Мы ездили сюда с Маттео, и меня это интересовало меньше, чем… всё остальное. Не груби девушке, у неё цепь, ты видишь?
— Кто это вас так? — это уже адресовано незнакомке. — Кстати, меня Адриано зовут, а это Том, и у него нет девушки.
Парни оказываются ближе, чем мне казалось — наверное, из-за раскаленного воздуха и моей паники. Зато теперь стало понятно, что у всех нас положение так себе. Значит и скрывать больше нечего.
— Так и есть! — я наклоняюсь и, схватив цепь, тянущуюся от лодыжки, колочу ею по земле. — Застряла, видишь? А теперь понимаю, что застряла еще больше, чем думала.
Делать нечего — и я присоединяюсь к ощупыванию стены, пытаясь хоть что-то понять.
— Я из Боготы. Из центра. Еще вчера я ложилась спать дома… А вы? Откуда вы и как сюда попали?
Рука девушки, ощупывающая стену, дает понять, что толщина преграды между нею и "туристами" не меньше ладони. При этом никакого проема в песке не видно.
— Кажется, ещё полчаса назад мы были в Чикаго, — вздохнул я и поднялся с песка. — Извини, что наорал.
Последняя фраза вышла почти неразборчивой: кажется, я встал слишком резко, виски пронзило болью и сердце заколотилось, как бешеное. Я отступил на несколько шагов от невидимой стены. Больше всего хотелось развернуться и убежать в противоположную от нее сторону.
— Израиль, — повторил я за Адриано. — Супер. Осталось вспомнить, где в Израиле находится разрушенный храм, к которому возят туристов. Кесария? Иерихон? По описаниям, так в Израиле на каждом шагу руины храмов… мм…
Я бы продолжил, но новый приступ тошноты буквально согнул меня пополам. Внутри болело все. Руки и колени дрожали.
— Сейчас сдохну, — честно признался я, немного отдышавшись.
— Иди в тень,- Адриано показывает куда-то за спину Томаса, как будто там есть тень. — И подумай, что это за хреновина. А я её ещё потестирую,- он шлепает ладонью по невидимой поверхности.
— Эй, отец! — зовет он оставшегося в стороне старика — может хоть он в курсе, что к чему.- Ты откуда? И как сюда попал?
К тестированию он приступает немедленно: находит булыжник поувесистее, отходит назад и немного в сторону, чтоб никому не прилетело, и швыряет в преграду.
Булыжник свободно пролетает на площадку и проносится в каком-то метре от головы Антона.
— Твою мать! — крикнул Антон и потянулся к едва не ушибленному виску. — Я тебе не отец, — важно сообщил он, едва повысив голос и не приближаясь к группке товарищей по несчастью. Он не был уверен, что девушка с ними не заодно.
Голос в голове тоже отнюдь не внушал доверие. Антон изо всех сил напряг мышцы шеи, чтобы ненароком не кивнуть. «А взамен что?» — мысленно спросил он, чувствуя себя полным идиотом.
— Меня зову Антон, я из Москвы. — Менторским тоном сообщил он молодежи. — Можно без отчества, спасибо. Последнее время я кутил как заправский гусар, — на этих словах он рефлекторно втянул пузо, — А потому ни черта не помню.
Антон почесал щетинистый подбородок.
— Стена реагирует на органику, по ходу. Или ваши души недостаточно чисты, чтобы через нее пройти. — Он натужно расхохотался.
Адриано стаскивает с себя очки и, вытаращившись, смотрит на камень — он совершенно не ожидал, что тот и впрямь перелетит.
Девушка, которая стоит довольно близко, может видеть, что глаза у него красные, как бывает у альбиносов.
— Прости! — кричит он, сложив руки в молитвенном жесте. — Ты тоже на цепи?
— Мы ведь, кстати, тоже пили…- это он уже говорит Томасу.
Ещё чуть-чуть и он будет готов признаться, что тоже ничего не помнит. Вот уж про нечистые души так это дед прав. Было бы смешно сейчас вспомнить, на кого учился Томас, но лучше не надо — тот итак не в духе.
— Меня зовут Анна, — представляюсь я вслед за всеми, вспомнив, что и моим именем интересовались. И с удивлением обнаруживаю, что говорю почти шепотом.Это надо исправить.
Я стучу по стеклу — сначала легонько, потом сильнее, — и прислушиваюсь: зазвенит оно или нет, гулкий звук или звонкий и есть ли он вообще.
— Если это стекло или вроде того, его можно разбить или сломать, — на этот раз мой голос звучит слишком высоко и громко, и я в снова делаю усилие, чтобы взять себя в руки. — А если это какое-то поле… то где-то его можно отключить.
Хотела бы я сама верить в то, что говорю.
Звука от стука нет никакого — хоть преграда все ещё на месте. Похоже, девушка права.
Антон продолжает печься на солнце. Длины его цепи не хватает, чтобы дойти до остальных в любом случае.
— Хочешь сказать, пройти сквозь стену не может тот, кто пил? — ехидно спрашиваю я у Адриано. Получается, правда, ни капли не ехидно, а совсем сдавленно.
— И вряд ли тут получится отключить, — пробормотал я. Интересно, куда это он всё время пялится? Я проследил за взглядом Адриано — больно тщательно он рассматривал пролетевший камень.
— Анна, подойди так близко, как можешь, — обратился я к девушке. — Покажи, как на тебе держится цепь, может, получится снять.
Тяжело дыша, я присел на корточки. Каждое движение давалось с трудом. Наверняка эта паника из-за того, что я зациклился на ситуации, сейчас стоит сфокусироваться на чем-то другом и всё пройдёт.
Антон ехидно про себя улыбнулся. Если голос продолжит выкладывать информацию за так, без его на то согласия, то ни о какой сделке речь идти и не может.
Пока молодняк трепался о чем-то своем, он подобрал тяжеленную цепь, которая давно уже перестала быть для кого-то секретом, и отправился к тенечку, отбрасываемому колоннами, надеясь, что длины «поводка» ему хватит.
— Я не пила, — заявляю с полной серьезностью, которая даже мне самой кажется излишней. — И с моей душой все нормально.
С чего бы стене не пропускать меня? Я не ворую, не убиваю, работаю как Папа Карло, не переедаю и исправно плачу налоги, на которые государство содержит кучу бездельников. Это даже можно считать благотворительностью.
— Да-да, конечно, — на предложение Тома я отзываюсь с максимальной готовностью и, позвякивая цепью, иду прямиком к нему. Даже если он скажет, что единственный способ освободиться — это как-нибудь вывернуть сустав, я соглашусь. Было бы кому рассказать, как его выворачивать.
— Думаете, можно так быстро добраться из Чикаго, Москвы и Боготы в Израиль? — я обращаюсь к Тому, и мой голос наконец-то становится похожим на мой.
Томас и Адриано видят спаянное кольцо на изящной девичьей лодыжке — оно выглядит цельным. В него впаяна железная петля, к которой и крепится цепь. Либо здесь есть какой-то невидимый секрет — либо снять это можно только с помощью напильника.
У Антона кандалы точно такой же конструкции.
Адриано пробует просовывать ещё камни и свою авторучку через барьер, уже без замаха. Русского он провожает глазами, раздумывая — до сих пор ли у них там коммунисты. И что за демоны терзают этого старика из Москвы — жажда выпивки? Желание ухватить девчонку за ляжку? Просто враньё — и он знает больше, чем говорит? Поди ж ты разбери.
Вопрос Тома он оставляет без внимания, зато авторитетно вмешивается в его разговор с Анной:
— От Чикаго до Тель-Авива 14 часов. Богота в том же часовом поясе, что и Чикаго, но лететь надо с пересадкой, так что часов 16 — не меньше. А у нас сейчас…
Он достает телефон, чтобы посмотреть, что тот расскажет о времени и местности. Давно пора было это сделать.
Оглядев цепь на ноге Анны, я даже присвистнул — и тут же осёкся — вряд ли такая реакция её бы успокоила.
— Ну, чисто теоретически, — говорю я, пытаясь придать голосу максимально нейтральную интонацию, — снять можно, но понадобятся дополнительные инструменты, а у меня с собой, боюсь, только зажигалка.
Прозвучало ужас как неутешительно. Ну а что ещё сказать, всё спаяно намертво, проще ногу отпилить. О том, чтобы разбить звенья камнем, речи вообще идти не может, особенно с такими руками. Я скользнул взглядом по тонким запястьям девушки — да, без шансов.
Голова опять закружилась, мне пришлось опереться рукой о землю.
— Ты была одна дома тем вечером? — спрашиваю я у Анны. — Не помнишь, сколько времени было, когда ты ложилась спать? Как скоро заметят, что ты пропала? Вот, мой друг говорит, что сюда добираться примерно 16 часов — ты точно ничего не помнишь? Ты что-нибудь знаешь вообще об Израиле?
Пусть болтает, вспоминает, пусть говорит о чём угодно, лишь бы не начинала паниковать. Вон, тот толстяк держится вообще бодрячком, как будто и не прикован к камню посреди черт-знает-чего.
Логичнее всего, — думаю тем временем я, — было бы предположить, что это сон. Тем более меня предупреждали о возможных кошмарах.
Я ненадолго вспоминаю о дневном посетителе и опять машинально почёсываю место татуировки, задирая рукав рубашки вверх. Это всё глупо, конечно, но…
Я сильно ущипнул себя за руку, ни на что особо не надеясь.
«Ох-хо-хо», — подумал Антон. — «Ох-хо-хо».
Происходящее медленно обретало черты очень страшного сна. Или очень плохого трипа. Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, он вразвалочку подошел к указанному камню, смутно надеясь, что ничего там не будет, и все происходящее — результат похмелья, жары и смены климатических зон.
Однако вот он — издевательски поблескивает на солнце. «Да иди ты нахуй», — мысленно ответил незримому собеседнику Антон и, подобрав его, со всей силы швырнул на пресловутый булыжник.
Стараясь не раскисать, я просто киваю Тому, когда он пытается не сказать мне прямо, что мне не удастся освободиться.
— А цепь? Неужели ничего не сделать с цепью? — мне внезапно приходит в голову, что слабым местом цепи может быть ее крепление на другом конце, и я, перебирая по звеньям руками, иду вдоль нее к ее началу.
Попутно я отвечаю Тому:
— Я ложилась спать часов примерно в 11 часов вечера, — я делаю поправку на задержавшие меня обстоятельства, иначе я уснула бы на полчаса раньше, чтобы бодрой встать на работу. — И на мне была не эта одежда… И со мной были люди, которые, как я думаю, не желают мне зла, — я не могу сказать другого, хотя никому не известно, что они готовы сделать за деньги, — но они не заметят, что я пропала…
А даже если и заметят — никто не станет искать, так что на помощь рассчитывать не приходится. Но это не повод сдаваться.
— Это не похоже на туристические места Израиля, — вот и все, что я знаю. А вы? Кто мог вас здесь выбросить? У вас есть телефоны — вы можете позвонить в полицию?
Заметив, что парень щипает себя за руку, я следую его примеру. Было бы очень мило, если бы мое подсознание попыталось разбудить меня посреди кошмара с помощью таких подсказок. Как раз в этот момент толстяк перестает быть тихоней — и я испуганно отскакиваю от него так далеко, как позволяет цепь, на время оставив попытки найти ее начало.
Камни и авторучка благополучно падают по ту сторону. Телефон Адриано работает и исправно сообщает ему место и время.
Щипки не помогают, и Том, и Анна ощущают обычную в таких случаях боль — а пыльные пейзажи никуда не исчезают.
У Антона хватает и своих дел.
Тем временем, жара как будто идет на спад, а ветер усиливается. Вы чувствуете как ваши покрытые потом лбы и спины приятно охлаждают редкие порывы. Небо как будто темнеет, туч нет, оно просто становится более глубоким, сизым, а солнце тусклеет и уже не пытается вас изжарить.
— … странно. Смартфон уверен, что сейчас 4 утра, а мы находимся в Ритц-Карлтон. Он даже подключен к их Вай-Фай…
Из-за манипуляций с телефоном он пропускает часть разговора и собирается уже было возразить насчет туристических мест — уж кому знать, как не ему, но старик что-то разбивает, и Адриано очень жалеет, что девушка в этот момент как раз пошла в ту сторону. Прошипеть ей, чтоб она держалась подальше от деда — одно дело, а вот орать — совсем другое. Но она, кажется, и сама испугалась. А у старика не хватает цепи, чтоб до неё дойти.
С другой стороны, там же этот — стоит ли вмешиваться?
Предоставив Тому заниматься успокоением девушки — не самая сильная сторона у того, но пусть тренируется — он отходит на пару шагов от купола и набирает номер. Раз уж связь есть, то самое время для парочки звонков. Деду эта невидимая штукенция явно понравится — может даже не будет нудеть по поводу того, что он не встретил Кавалли в аэропорту, а съездил в этот несанкционированный отпуск.
— Хороший отель, — шепотом комментирую я упоминание Ритц-Карлтон, но сразу же сменяю бормотание на крик. — Что вы сделали? Что вы разбили? Кто вы такой и почему ТАК себя ведете? Вам что, все это нравится?
С жирдяями и пьяницами всегда так — сначала они плюют на себя, а потом и на всех остальных! Даже если он не сделал ничего опасного, он разрушил мое напускное равновесие: страх, гнев и чувство беспомощности мгновенно вырываются из оков самообладания. Усевшись прямо на землю, я сгребаю песок руками, как будто пытаюсь придушить каждую песчинку, и начинаю раскачиваться взад-вперед. Мне кажется, я вот-вот сойду с ума, если не зарыдаю. Но заплакать никак не могу…
Работающий мобильник Адриано — как островок нормальности посреди хаоса. Технике я как-то доверяю больше, чем своим глазам.
Вдруг это что-то вроде видения? — думаю я. Это бы объяснило, почему мы не можем достать друг до друга. Я перевожу глаза на камень, который бросил Адриано. Ну, очень реалистичное видение. Тогда дела обстоят так: мы с ним всё ещё в отеле и можем в прямом эфире наблюдать, как где-то в Израиле происходит… что-то.
Почему нам важно это видеть?
Почему нам. И почему важно.
Я встаю на ноги, упираюсь в невидимую стену ладонями и вглядываюсь в пейзаж до боли в глазах. Как в аквариум, — мелькнула дурацкая мысль.
А потом я вижу тень. Вижу и сразу же делаю несколько шагов назад. Ох, блядь, только не это опять, Господи, ну пожалуйста.
Когда Анна начинает кричать, ко мне возвращается другая мысль. Она пришла в голову мне ещё в самом начале, но я от неё отмахнулся. Анна даже по сравнению с нами троими одета очень неподходяще для этого места. Как если бы её готовили для чего-то. Например, для жертвоприношения.
Преувеличенная реакция спутников на то, что где-то что-то разбилось ввела Антона в ступор. Ему и так приходилось реагировать на слишком много вещей сразу.
— Успокойся, пигалица, — проворчал он в ответ на панические вопли девочки. — Леди так себя не ведут.
Пока что лучшей стратегией было выжидание — по крайней мере, пока на пустыню не опустилась холодная ночь. Возможно, под ночными светилами эта «стена» окажется не такой прочной… По крайней мере, Антону в это хотелось верить.
Так что он просто сел на песок возле осколков и принялся его перебирать в надежде найти что-нибудь стоящее. Не просто же так он там материализовался.
Медитативный выбор Антона позволяет ему сохранять спокойствие в сложившейся ситуации.
Анне приходится искать в себе силы мириться с реальностью самостоятельно — ни мужчины, ни окружающая обстановка не собираются ей в этом помогать.
Адриано, куда бы ни звонил, слышит только ровные гудки — трубку никто не снимает ни в Италии, ни в Чикаго.
Томас вынужден отвлечься от своих попыток рационализировать происходящее на вещи, которые осмыслению не поддаются.
"Дерьмо какое…" — думает Адриано, пытаясь поочередно дозвониться до деда, Фабрицио, Маттео и даже Кавалли.
Не может такого быть, чтобы все спали. И он привык, что все они снимают трубку сразу же, как только он звонит. Либо что-то с телефоном, либо с этим местом. Если тут могли поставить какую-то лазерную стенку, то уж глушитель сигнала установить здесь и вовсе не трудно.
Дед бы точно сказал, как с ним связаться, если бы отправил сам в такое место. Том тоже ничего не понимает. Значит, они тут не по своей воле — и тогда по чьей?
Надо запомнить, как этих двоих зовут и запросить про обоих информацию. Антон из Москвы и Анна из Боготы… Запросить информацию! Тут выбраться отсюда сначала надо! И если уж уходить, то всем четверым, так? Ну, не бросать же их тут и впрямь…
Он поворачивается к остальным, и видит, что девушка немного нездорово качается на песке, дед насупленно ковыряется в земле, а Томас какой-то пришибленный.
— Связи нет! — бодро сообщает он, надеясь, что бодрость духа все-таки поможет разобраться со всем происходящим наилучшим образом. — Но это ничего. Я помню, что в той стороне туристическая тропа, — он указывает довольно уверенно в сторону разваленных стен. — И спуск с холма. Не поверите, но, кажется, где-то тут был и зоопарк. И площадка, куда приезжают автобусы и маршрутные такси. Мы сможем отсюда уехать без проблем. Наверняка мы не так уж далеко от Иерусалима. Я уже почти вспомнил, что это за место — может Вифлеем или Назарет… Эй, сестричка, — он стучит по невидимой стенке, привлекая внимание Анны. — Не переживай, мы уедем отсюда. Я оплачу тебе билет, мне не сложно! Как твоя фамилия и где ты работаешь?
Я сглотнул и закрыл глаза. Оно чувствует, что я его вижу. И оно меня ищет. А ещё оно наверняка чувствует мой страх.
"Qui habitat in abscondito Excelsi in umbraculo Domini commorabitur", — всплывает в голове спасительная строчка. Господи, пожалуйста, пусть оно меня не заметит.
"Dicens Domino: spes mea et fortitudo mea, Deus meus confidam in eum."
Существо двигается, как не двигается ничто из существующих на земле: оно как будто плывёт сквозь реальность, покачивая своей черной шеей. Как ненавязчиво намекнуть своим друзьям, что к нам движется здоровенная зубастая ебала, если они её не видят, советы бывалого. У меня подгибаются колени.
"Quia ipse liberabit te de laqueo venantium, de morte insidiarum…"
Адриано, твою мать, ты-то почему на это не реагируешь, ты ослеп, что ли?!
"…in scapulis suis obumbrabit tibi et sub alis eius sperabis, scutum et protectio veritas eius non timebis a timore nocturno."
— Адриано, — говорю я и не узнаю своего голоса. — Нам нельзя их тут бросать. Категорически нельзя.
Я нащупал сквозь рубашку крестик на шее и сжал его в кулаке. Нужно передать его Анне. Верит ли она в Бога? Испанка, может, католичка?
Едва Томас открывает рот — все становится ещё хуже.
— Я и не собираюсь их тут бросать,- недоуменно говорит Адриано, выпрямляясь и глядя на друга. — Что с тобой? Ты как будто привидение увидел.
То, что на меня навалилось отчаяние, вовсе не означает, что я не слышу все, что говорят вокруг. Я не верю ни одному слову Адриано, но перспектива остаться здесь один на один с толстяком действует мгновенно отрезвляет. Если я буду вести себя, как истеричка, кто захочет тратить силы на мое спасение?
— Извините, — как ни в чем ни бывало, я встаю на ноги и стряхиваю с одежды песок. — Кто угодно потеряет самообладание, если его приковать цепью посреди пустыни, — и я невольно кошусь на старика, имея в виду не только себя, но и его. Возможно, даже в основном только его.
Том выглядит так, как будто следующим истерика накроет его. Как бы в обморок не упал — но пусть им занимается его друг, я отсюда все равно никак не смогу помочь.
Мне нужно что-то делать, чтобы чувствовать себя спокойной, поэтому я начинаю раскапывать конец цепи, проверяя, как глубоко он закреплен. Заодно стараюсь рассмотреть, что за осколки валяются вокруг, чтобы понять — стоило ли мне все-таки пугаться.
Все это время, занимая себя бессмысленными действиями, я пытаюсь понять, отвечать ли Адриано. С одной стороны, что такого, если он узнает мою фамилию? С другой — зачем ему это? Я определенно не позволю ему ничего мне оплачивать, и даже если мне придется брать у него взаймы — верну все до последней монеты.
— Я работаю консультантом по туризму. Я вижу, ваш телефон работает? Вы можете позвонить моим родственникам? Пусть заявят в полицию. Я верну вам деньги за звонок, — и я по очереди называю ему номера Паолы, Неша, Паолины, Логана и даже Майло.
И чем больше цифр я называю, тем больше мне кажется, что я рано начала им доверять. Этот парень такой уверенный. Ничуть не напуган и сразу замечает все детали. Что, если он все-таки причастен ко всему происходящему? Что, если все они причастны и просто издеваются?
Как бы там ни было, у меня нет выбора.
— Скажите им, что звоните от Геральдины Гуттьерес.
От ужаса я вмерзаю в песок.
"Non accedet ad te malum, еt flagellum non appropinquabit tabernaculo tuo," — успеваю сказать я в последний момент, и, съёжившись, закрываю голову рукой с защитным сигилом.
Стена, там же должна быть стена!..
Антон какое-то время наблюдал за жирными мухами, в голову лезли невеселые мысли о Голдинге и Вельзевуле. Молодежь неподалеку продолжала свою бессмысленную возню, один из парней, — тот что выглядел попаршивее, — кажется, вообще потерял веру в человечество и себя. «Ему-то что», — сварливо подумал Антон. — «Он-то цепью не прикован».
Он продолжал лениво размышлять, какие из вариантов в сложившейся ситуации могли бы быть спасительными. В голову ничего толком не приходило. Последовать совету голоса в голове ему категорически мешали совесть и непонятное упрямство не слишком просвещенного эзотерика.
Вздохнув и крякнув, Антон медленно поднялся и вразвалочку приблизился к месту, над которым роились мухи, стараясь особо не привлекать к себе внимания, как обычно. Его товарищи по несчастью уж больно остро отреагировали на разбитое им стекло… Как бы самому не пришлось обороняться от наложившей в штаны девчонки. И как бы один и тот же голос не нашептывал идентичные указания молодежи.
Записываю первый же продиктованный Анной номер под фамилией Гутьеррес. Один есть! Осталось у русского спросить…
— Да, телефон работает, но связь так себе. Сейчас попробую…
Действительно набираю колумбийский номер. Ее слова про то, что она вернёт деньги за звонок меня очень веселят. Такая наверняка и за выпивку в клубах сама платит. Но вслух ничего не говорю.
Пока идут гудки, я собираюсь обойти купол, чтобы приблизится к русскому, но Тому, кажется, совсем худо. Вон уже и шепчет подозрительно знакомые отрывки.
Когда он закрывается от чего-то рукой, обрываю звонок, беру его за плечо и отвожу на несколько шагов от стены:
— Ну-ка отойдем в сторонку, братец. Что с тобой происходит? — говорю шепотом, чтобы остальные не слышали.
Раскопки Анны утешения не приносят. Пятно привлекшее Антона дает не так уж много сведений о происходящем.
Адриано уводит Тома с его места очень вовремя.
Едва эти двое убираются от стены, как тишину развалин сотрясает чудовищный удар, вызвавший небольшой землетрясение — с ближайших колонн сыплется каменная крошка и пыль. Что-то гигантское и невидимое врезалось в странную стену, и дрожь от удара почувствовали все четверо.
Небо продолжает темнеть, солнце затягивается серой дымкой. Кажется, будто наступают сумерки.
Прикрывая голову руками, я скукоживаюсь на корточках и спиной прислоняюсь к камню. Если какая-нибудь колонна упадет — удар придется сначала на камень. Может быть, землетрясение сломает стену… но цепь все равно останется — нужно что-то придумать, и поскорее…
— Позвоните в службу спасения! Скорая или полиция, что угодно!
И зачем только я заставила Адриано тратить время на глупые звонки Нешу, когда в любой стране есть полиция и скорая помощь.
Царапина кровит, а я обхватываю себя руками — маечка испорчена. Рефлекторно вытирая пятно, я вспоминаю, что до толчка видела еще чью-то кровь, и спрашиваю у толстяка:
— Вы ранены?
Я по возможности кратко объясняю Адриано, что происходит — так, чтобы не слышали остальные, и стараясь, по возможности, не заикаться. Анна и толстяк волнуют меня уже значительно меньше после того, как я чуть было не рискнул своей головой.
— Чертова мадонна! — восклицает Адриано, дернувшись от грохота и поспешив сделать еще несколько шагов в сторону от этого дерьма, не забывая волочь за собой Томаса.
Так. Так. Если чему-то дед и научил его за все эти годы, так это тому, чтобы реагировать на подобную срань, как на рабочую ситуацию.
Том начинает, заикаясь, шептать про монстра, и Адриано рефлекторно зажимает ему рот. Понятно. Том видит что-то, чего не видят другие. Очень странно поменяться с ним ролями. Но это о многом говорит. Что он там рассказывал сегодня про масло в баре? Про эту девчонку, которая кстати классно танцевала под…. Хм. Такие случаи в последнее время участились — хорошо, что уже приходилось с этим сталкиваться. Но почему эта сущность прицепилась к Тому?
— Не разговаривай. И не смотри на него, — говорит Адриано вслух, насильно поворачивая лицо Томаса к себе, тот продолжает таращится, и понятно, где оно находится.
— Я серьёзно, ничего вслух не говори, — он отводит Тома еще на пару метров в сторону.
— Оно никуда не денется уже, пока ты здесь. Размерчики у него должно быть те ещё. Никогда о таких больших не слышал… Если ты понимаешь о чем я,- даже в такой ситуации ему сложно удержаться от дурацких шуток. Он торопливо копошится в своем телефоне, что-то разыскивая. И, наконец, включает видео. Делает звук на максимум. Динамик здесь — будь здоров! Размахнувшись, он швыряет телефон в сторону, подальше в песок.
Томас слышит оттуда собственный голос. Очень нетрезвый. Это вчерашняя запись:
" … сеньор Иглесиас? Да, мой друг хочет с вами познакомится." — Голос Адриано не менее пьяный: "Мой бог, какой ты придурок". — "Откуда у меня ваш номер? А я из спецслужб!.." И всё в том же духе.
— Ну вот, а теперь нам надо как-то попасть внутрь, чтоб ты не сдох,- преувеличенно радостно сообщает Адриано, упирая руки в бока, как будто всё стало ясно, и теперь понятно, как туда попасть.
Они сошли с ума — выбросили единственное средство связи. Сначала я подумала, что телефон перестал работать, но голоса, доносящиеся оттуда, быстро доказали, что парни просто помешались.
— Послушайте, эй! — я пытаюсь привлечь внимание парней, хотя они явно сосредоточены друг на друге. — Если он вам не нужен, бросьте его мне! Можно? Всего один звонок, и я его верну…
Я осмотрелась по сторонам: нет ли поблизости ветки, прута или еще чего, достаточно длинного, чтобы я могла дотянуться до телефона. Если камень пролетел через эту стену, то и палка пролезет… и телефон.
— Да тут не работает связь!- терпеливо орет ей Адриано и смотрит на телефон — сработает ли эта штука.
От толчка Антон пошатнулся и пугливо присел на землю.
— Нет, не ранен, — ответил девушке он, заметив, что у той идет кровь. Может, этого будет достаточно?..
«Что, что попросишь?» — мысленно ответил Антон, забыв, что связь односторонняя. — «Вскрывай уже карты, не томи, гнида».
Парни тем временем вытворяли совсем уж не доступную ему рассудку хуету.
Я слушал голоса, доносившиеся из телефона, и брови у меня ползли всё выше на лоб. С одной стороны, я творил херню, нажравшись до свинского состояния, с другой — эта херня здорово меня спасла.
Адриано придумал просто гениальную вещь, если бы не одно "но". Если бы он закинул телефон внутрь "купола", то существо продолжило бы долбиться в стену головой. Может, оно бы даже смогло её пробить. А теперь долбиться в стену головой, по-видимому, должен я.
Я выразительно прикладываю ладонь ко лбу, потом тычу указательным пальцем в сторону невидимой "стены" и развожу руками, недоумённо озираясь. Это должно означать "ну и как нахрен мы туда попадём, ты подумал?"
Это у них там не работает связь, а здесь может работать! У нас в Боготе на одной крыше есть сигнал, на второй — глухо. У них в Чикаго, видимо, цивилизация если и дает сбои, то глобально. Эх, была бы у меня палка или веревка с петлей!
Я совсем не понимаю, что вытворяют парни, но больше меня заботит, чью кровь я видела на песке. Толстяк не ранен, а у меня только царапина (я как раз неосмотрительно тру по ней ладонью, размазывая набежавшие капли, но на лужицу у меня явно недостаточно ран). Может быть, здесь есть еще кто-то — я в сотый раз осматриваюсь, на этот раз в поисках бессознательного тела или даже трупа. Хуже всего, если эта кровь здесь давно. Тогда это будет означать, что здесь регулярно бывают пленники. Но я — не они, и я не планирую сдаваться.
Заметив, что несколько капель крови упало на землю, я засыпаю их песком, возясь в пыли носком босоножки. Просто привычка к порядку — хотя бы в том виде, в каком я могу себе его позволить.
Телефон подпрыгивает на месте — будто его подбрасывает невидимая рука. Что-то явно пытается добраться до источника голоса.
Анне стоит обратить внимание на себя, Адриано — на происходящее внутри купола, а Антону — на происходящее внутри головы.
Небо становится ненатурально грозовым. Облаков нет, солнце — неясное пятно высоко над вами. Горизоhт начинает наливаться розовым сразу со всех сторон.
— Не волнуйся! — Адриано истолковывает пантомиму Томаса по-своему.- Я куплю себе новый! Жаль конечно, там были классные фотки…
С долей сожалений он смотрит на прыгающий по пустыне смартфон и тащит друга в обход площадки.
— Думаю нам лучше переместиться на другую сторону, там поспокойнее.. — таким образом они окажутся ближе к русскому, и станет понятнее, что с ним происходит. Ну и заодно между ними и той штукой будет побольше расстояния.
На этот раз подгонять меня не надо, я оказываюсь у противоположного края площадки раньше Адриано. Мне стоит больших усилий не смотреть в сторону существа, когда я знаю, что оно там. Я инстинктивно вздрагиваю и на время перестаю дышать, когда за спиной раздаётся очередной рёв.
И как, интересно, мне теперь разговаривать с остальными? Сейчас не помешали бы блокнот и ручка. Я проверяю карманы, хотя и знаю, что там ничего, кроме сигарет и ключей, нет. Да уж, если бы я знал, во что превратится поездка в бар, подготовился бы получше.
Кивать Антон, как и прежде, не собирался, но двое парней направлялись в его сторону, и упрямиться дальше было глупо. В конце концов, он же не собирался делать ничего противозаконного…
— Эй, ребята! — окликнул их Антон, подволакивая цепь (и себя) поближе к той стороне купола, к которой те направлялись. — Давайте блиц-опрос, быстро, у нас мало времени. Чем больше мы друг о друге знаем — тем лучше, авось совместными усилиями выберемся.
Отдышавшись после этой тирады, он снова уселся на ставший подозрительно холодным песок.
— Меня зовут Антон Криворучко, я — кризис-менеджер, кое-что знаю об оккультизме. Однако то, что здесь происходит, не описано ни у Кроули, ни у Тиберия — ну или я читал невнимательно. Вы?..
Адриано заинтересованно смотрит на старика, который вдруг решил знакомиться. Ему-то это чем поможет?
Криворучко, Москва. Попробуй запомни эти чудные русские фамилии. И записать некуда, и номер Анны потерян… Гуттерес и Криворучко. Ну, лучше, чем ничего.
Он бросает взгляд за спину старику. Сто пудов, ноги у этих расспросов оттуда растут.
— Адриано Баттиста, если угодно. Занимаюсь семейным бизнесом. А Том — просто продавец в захолустье. Вы разбираетесь в оккультизме? — преувеличенно обрадованно интересуется Адриано. — А вы случайно не медиум? Не разговариваете ну.. со всякими духами? — снова смотрю тому за спину — как этот отреагирует, уже ведь должен был понять, что я его вижу.
Розовый горизонт разрастается, набухая красными оттенками. Жары больше нет, ветер уже немного прохладный, Антон может застегнуть свою рубашку.
Реакция мужчины невероятно меня обозлила, я даже забыл на мгновение о грозящей опасности. Ах, так он, значит, оккультист, и всё это время молчал? И что, интересно, заставило его говорить, гнев Господень или землетрясение? Я раздраженно окинул его взглядом. Будем знакомы, ага.
Хорошо, что за переговоры отвечает Адриано, а то я бы сейчас наговорил.
Пока я бесился, итальянец начал какую-то двойную игру, и чёрт знает, чего он хочет этим добиться. В любом случае, в переговорах он разбирается получше меня.
Они начинают пустые разговоры об оккультизме вместо того, чтобы думать о том, как отсюда спастись. Что не так с этими людьми? Даже после бокала вина такие разговоры редко казались мне уместными, что уж говорить о нынешних обстоятельствах.
Телефон, выброшенный Адриано, скачет по песку, и сама я ощущаю слабые удары и дрожь — скорее всего, скоро будет еще один мощный толчок. Продолжая слушать, о чем ведется разговор, я водружаю цепь на камень, раскладывая ее ровно посередине, на самую выступающую точку. Вдруг мне повезет, какая-нибудь из колонн все же упадет прямо на этот камень и разобьет цепь… Подумав, я обматываю камень еще в нескольких местах. Так вероятность удачи выше.
Антон сокрушенно покачал головой:
— Нет, я — не медиум. Теоретик, если угодно. Тут такое дело…
Он почесал складчатый затылок.
— Впрочем, неважно. Будем знакомы.
Антон протянул руку для рукопожатия.
— Теоретик? — повторяет Адриано заинтересованно.
Когда Антон протягивает руку, он бросает в сторону Томаса улыбку, означающую что-то вроде "Старику голову напекло". Поскольку рукопожатие произвести невозможно, но оставлять это без внимания грубо, он, посмеиваясь про себя (или нет), протягивает руку ладонью вперед, чтобы дать пять. Отцом его значит не называть, но шлепнуть по ладони — шлепнем.
С какими бы намерениями вы это ни делали, ваши руки не встречают никакой преграды и соприкасаются.
Наблюдая за происходящим, я чувствую себя полной идиоткой. Разумеется, если стена есть с одной стороны — вовсе не значит, что она есть и с другой. Я бросаюсь выпутывать камень из своей цепи, и тут же осознаю, что лично для меня все этом мало что означает. Моя проблема — не только стена.
И все же я спешу убедиться, что с этой стороны стены действительно нет. Это нужно сделать как можно скорее, чтобы успеть вернуться на позицию у камня до следующего сильного толчка.
При соприкосновении рук слышен хлопок, и у меня отвисает челюсть. Офигеть, так тоже можно было? Так есть стена или нет? Я ощупываю рукой пространство перед собой и дотрагиваюсь до руки Антона. То, как он отреагирует и отреагирует ли вообще, меня в данный момент совсем не заботит.
Второй парень тоже протянул руку, скорее всего, чтобы понять, как такое вообще возможно. Антона такой расклад вполне устраивал.
Взяв второго парня за запястье и крепко сжав ладонь Адриано, Антон уперся ногами в пустынный грунт и изо всех сил потянул обоих на себя.
Когда Томас начинает щупать стену — понимает, что она на месте, ровно так же, как и со стороны Анны.
Однако Антон хватает обоих за руки, не встречая никакого сопротивления. И если ребята не упираются всеми ногами, он без труда перетаскивает их "под купол".
Если кто-то из них после этого проверяет, где кончается и начинается преграда — то обнаруживается, что она есть везде. Даже там, где вы только что прошли.
Краснота расползается от горизонта и течет к вам. Феномен выглядит странно — буквально над вами остается небольшой пятачок тусклого бесцветного неба, на котором полностью исчезло солнце, да и он стремительно уменшается. В остальном же небо — это алеющая и полыхающая панорама. Даже закаты в Санторини не бывают такого цвета.
Адриано настолько изумлен тем, что чувствует руку этого русского, а не стекло, что совершенно не оказывает сопротивления. Оказавшись внутри, он сначала пялится на свою ладонь, а потом пытается найти в воздухе барьер. Тот на месте.
Господи, срань какая. Он видел вещи и похлеще, но почему-то все это кажется ему гораздо более странным, чем все, что случалось с ним ранее. Наверное, потому что он и приблизительно не может нащупать объяснения этому феномену со стеной.
Тот, что шлялся за стариком, пропал. Наверное сделал свое дело. Либо этот дед всё тут подстроил (зачем?!), либо этот пропавший сказал ему, как сделать то, что он сделал…
Что это с небом, кстати? Если это гроза, то начинается она очень аномально.
— Так… — Адриано стоит с немного пришибленным видом и пытается выцепить в хаосе мыслей хоть что-нибудь дельное.
— А наружу пройти или нас выпихнуть вы можете? — наконец, спрашивает он у Антона.
Первой реакцией у меня было вырвать руку, и я дернулся назад, но потом позволил Антону перетащить себя за стену. Тварь с той стороны ведь никуда не делась.
Невнимательно Тиберия читал, так он выразился? Что ж, явно внимательнее меня, потому что я никаких практических способов преодоления невидимых преград не припоминаю. Как он это сделал, черт его побери?
Мне очень хочется спросить, как у него это так легко удалось, но я ещё раз оглянулся на тварь и решил пока молчать.
Небо в это время полыхает самым настоящим огнём, как будто начался конец света. По крайней мере, тут больше не так жарко, а то я бы точно решил, что мы каким-то образом оказались в аду.
— Не знаю, — Честно ответил Антон. — Это как-то было… По наитию. Скорее всего, кто-то должен быть по ту сторону. В любом случае, сотрудничать мы сможем только находясь по одну сторону баррикад, верно? — Он издал короткий смешок, радуясь, что парень не сердится. Сам Антон, наверное, рассердился бы.
Второй парень смотрел волком, и Антон не мог его за это винить. Впрочем, от приближающегося стихийного бедствия (если это было оно) укрыться было бы проще всего за колоннами, в открытой пустыне оба паренька быстро оказались бы погребенными под песчаными дюнами.
— Предлагаю найти укрытие, — осторожно предложил Антон, понимая, что в его безобидность теперь мало кто поверит. — Стена, похоже, мало от чего защищает.
Бредовость ситуации внушала странное умиротворение.
— Как вы это сделали?
Если кто-то может открыть дверь — значит, у него есть либо ключ, либо отмычка. Я все больше начинаю верить, что именно толстяк причастен ко всему, что происходит. Вряд ли он сам признается, где прячет устройство, отключающее стену (если оно вообще есть)…
Я как будто на странном интерактивном спектакле. Со всеми вокруг постоянно что-то происходит, а я — единственный зритель, которому забыли продать либретто.
— Нет уж, давайте проверим, — отрезает Адриано на это "Не знаю" и бесцеремонно берет старика за руку.
— Ну, выпихивайте меня теперь,- предлагает он. — И попробуйте сами выйти.
Адриано и сам уже пытается просунуть свою руку, сцепленную со стариковской (если тот конечно не сопротивляется), за стену.
Да, конечно, он сказал Тому, что нужно сюда попасть. В этом есть и свои плюсы — теперь того не сожрет та штука. Но, наконец, оказавшись внутри, он чувствует не безопасность, а клаустрофобию. А эти еще и на цепи.
Том щас скажет, что это он виноват, если они не смогут вылезти! Даже хорошо, что еще молчит.
Нет, надо все же разобраться с этим всезнающим дедом — но только после того, как выясним, можно ли отсюда выбраться тем же способом.
Если Антон не протестует, то вы быстро выясняете, что теперь заперты все четверо. Ни Антон, ни Адриано, ни их сцепленные руки попасть наружу не могут.
Тем временем, просвет над вами становится все меньше, и, наконец, от него остается только светлое пятно, вполне смахивающее в этом багрянце на тусклое солнце. А затем оно схлопывается, и над вами на её месте появляется черная дымная дыра, которая заставляет вас всех бросить свои занятия и забыть про барьер и всё на свете. Вы задираете головы, как будто услышав её зов.
Эта дыра пульсирует. Она высоко, и тем не менее каждый из вас чувствует ее притяжение, неприятно отзывающееся глубоко внутри. В её черноте таится что-то страшное, кошмарное и чужеродное. Она хочет поглотить вас. Вся ваша жизнь, все ваши желания, стремления и амбиции — её пища. Если бы она могла, она пожрала бы всё, весь мир.
Антон не протестует и сокрушенно скребет ногтями складчатый затылок, когда выясняется, что покинуть стену они не могут.
Тем временем над их головой начался форменный апокалипсис, больше похожий на зловещий катарсис какого-нибудь фильма ужасов.
— Парни, нам, похоже, пизда, — сообщил молодняку Антон. — Не знаю, как вы, а я зароюсь в песок и буду молиться всем богам по очереди, пока эта херня не пройдет.
С этими словами он потрусил к ближайшим развалинам, чтобы найти какую-нибудь ямку, где можно было бы переждать надвигающийся кошмар, а заодно и быть задавленным насмерть в случае чего, а не сожранным хтонической тварью.
Чёрная дыра над головой словно гипнотизирует, и от одного её присутствия возникает ощущение невозможной, бесконечной обреченности. Стоит ли сопротивляться, когда знаешь, что существует нечто настолько голодное и могущественное?
Из размышлений меня вырывает голос Антона. Как бы он мне не нравился, он был прав. О потустороннем ужасе можно будет подумать и потом. Если останется кому, — мрачно подытожил я про себя.
— Иди, — произнёс я одними губами и показал Адриано рукой вслед уходящему толстяку. А сам побежал в сторону Анны — нужно помочь ей распутать цепь и узнать, достаёт ли она вообще до развалин.
Колонны сразу попадают, если начнётся землетрясение, нужно сесть у какого-нибудь камня, или плиты, или ещё чего-нибудь устойчивого.
Появившаяся хреновина в небе заставляет чувствовать себя, как в лифте. Маттео как-то рассказывал про черные дыры в космосе. Может это она? Нет, нет, это что-то иное.
Адриано заворожен её силой и безразличной жестокостью, её абсолютным желанием уничтожения всего — она как будто гипнотизирует. Кто-то что-то говорит рядом, но слова звучат неразборчиво. Неужели они не чувствуют? Неужели не понимают, что это конец всего?
А ведь он знает что это. Да, да, точно знает. Адриано тогда уже стал совсем взрослый, перестал стесняться. Во время очередной встречи с отцом он рискнул спросить: "На то это похоже? Как это выглядит?"
Черное солнце на красном небе.
Томасу приходится пихнуть его, чтобы оторвать от этого зрелища и донести своё указание.
Адриано делает несколько шагов вслед за Антоном по инерции. Зачем за ним идти? Какое теперь все это имеет значение?
Но почему тогда здесь был какой-то рядовой парень? Почему никто им ничего не объяснил? Или объяснил — но только вот этому. Какого хрена только ему?
Он буравит взглядом затылок Антона. Одевает очки, осматривается, снимает их, снова осматривается и всё-таки догоняет старика.
— Эй послушай, — он заступает тому дорогу. — Давай по-хорошем и начистоту. Ты с кем говорил, а? Кто это был? Что он тебе сказал? Это он тебе сказал нас сюда затащить? Не смотри так, будто не понимаешь, о чем я говорю. Я видел твоего приятеля, он за тобой по пятам ходил. Что ещё ты знаешь об этом месте, сеньор теоретик? Ну?
Антон выдержал взгляд парня и покачал головой.
— Раньше бы сказал, раз видел. Дрянь какая-то, нехорошая сущность. Я раньше дел с такими не имел. Своих намерений она… он не скрывал, ему от нас нужно, чтобы мы глотки повскрывали друг другу. Так что я постарался избавиться от всех потенциально опасных предметов на месте, да, именно тогда, когда вы на меня волками начали смотреть, и делал все ему наперекор. Он сказал держаться подальше от вас и от стены на прощание. Что было дальше, ты знаешь.
На разговоры времени не было. Антон прекрасно понимал желание Адриано разобраться во всем происходящем, но эта штука на небесах не сулила ничего хорошего. Надо было прятаться, как египтяне во время казней и надеяться, что чаша сия минет.
«Мда…» — обреченно подумал Антон. — «Долгая же предстоит ночка…»
Когда с небом творится что-то невероятное, я больше всего хочу отвернуться. Но все вокруг задрали головы вверх, и меня тоже как будто вытягивает в сторону появившейся дыры. Эта аномалия — что-то вроде затмения — выглядит ужасно. Не в силах отвести взгляд,я просто закрываю глаза. Наверняка это ненадолго, ведь обычно затмения длятся всего несколько минут. Немного постою с закрытыми глазами, и все закончится. Оказывается, я так устала от всего этого. Совсем не остается сил, и даже бороться уже не хочется. Нужно немного отдохнуть, пару минут. И лучше будет присесть.
Я опускаюсь на землю, прислонившись спиной к своему "камню" и подставляю лицо черному солнцу, все так же утомленно закрыв глаза. Всего минута отдыха перед тем, как снова придется бороться за свободу. Кажется, кто-то рядом проверяет мою цепь. Я приоткрываю глаза — это Том. Слабо улыбнувшись, я останавливаю его, взяв за руку.
— Там все очень надежно. Думаю, единственный выход — сломать или даже отрезать мне ногу, если мы найдем способ пройти через стену. Ты сможешь?
Так трудно говорить. Я прикладываю палец к губам Тома, призывая его не отвечать сразу, и снова закрываю глаза.
— Подумай.
А пока он думает, можно прислушаться к пульсу черного солнца.
Охуенный блядь вопрос с утра пораньше! О Господи, милая, да мне и отрезать-то ногу твою будет нечем. Я слегка отшатываюсь от неожиданности, когда Анна касается моего лица. Девушка покорно прислоняется к камню и закрывает глаза — серьёзно? То есть даже пытаться не будешь? Не пойдет.
— Да какого ху… — начал я и осёкся, ладно, пусть сдохнем, но чтобы я хотя бы перед смертью выглядел прилично. — Вставай, вставай, пойдём, — я кое-так распутал цепь и потряс Анну за плечи, а потом и вовсе потащил её за собой к развалинам. — Давай, давай, идём, всё хорошо будет, ногу потом отрежем.
Нужно спрятаться так, чтобы мы были как можно ближе друг к другу, надо же переговариваться или что-то такое; и чтобы не было видно, что над головой висит эта черная штука, ну, точнее, чтобы ей не было видно нас. Я тащу Анну за собой до тех пор, пока позволяет цепь.
— "Чтобы мы глотки повскрывали друг другу?" — эхом повторяет Адриано и спрашивает недоверчиво. — Он так и сказал?
Он бестолково тащится вслед за Антоном.
Если Том хотел, чтобы он проверял цепь — становился на колени в песок в брюках от Прада и лез под камень — то фиг он дождется. Антон наверняка и сам уже все прекрасно проверил — а он больше смахивает на слесаря или кузнеца, чем любой из них.
Но не может же быть, чтобы тот тип так и сказал. У Адриано никогда не было оснований думать, будто он не представляет для "них" ценность, а тут на тебе. Может, это был какой-то… отщепенец?..Внутренний враг?.. Дезертир?.. Как будто это сейчас самый важный из вопросов!
Он снова смотрит на "солнце" — не стало ли оно к ним ближе.
Единственный способ для вас собраться всем четверым рядом — это встать в самый центр площадки. Туда позволяет добраться и цепь Антона, и цепь Анны. Парочка уцелевших и достаточно длинных колонн вряд ли достанут до центра при падении, разве что до вас долетят осколки, однако от осколков вам в вашей клетке нигде не укрыться.
Мобильный телефон давно замолчал, разбитый в хлам. Едва Том начинает говорить, вашу скромную обитель сотрясает ещё один удар, и ещё один — с колонн снова слабо летит пыль, но силы ударов не достаточно, чтобы их повалить.
Адриано, ближе всех стоящий к краю площадки, первым видит, что ложбины, канавки и ямы в песке темнеют. Эти островки черноты растут, сливаются , и в какой-то миг по красной ряби на поверхности становится ясно, что это вода. Остальные тоже это замечают. Лужи быстро разбухают от каких-то подземных источников, превращаются в озерца. Вода подступает к вам со всех сторон.
«Солнце» ближе не стало — оно на месте, все такое же пугающее.
Антона начала охватывать паника. Он бросил косой взгляд на Андриано — сдюжит ли? Нет, нет смысла даже спрашивать.
Вода, неведомая херь над головой, трясущиеся колонны… Антон не видел выхода из ситуации. Последовать совету голоса? Теперь уже слишком поздно.
«Старайся мыслить разумно», — увещевал самого себя он. — «Не утонем же мы здесь».
Неожиданная мысль пришла ему в голову. Громыхая цепью, он бросился туда, где еще недавно была кровь. Хоть бы ее еще не смыло водой!
Вашу площадку вода пока обходит стороной — она собирается ниже ступеней. Побитый телефон сначала всплывает, подхваченный течением, а потом исчезает в сплошной черноте воды. Если бы Том и Адриано стояли там, наверняка этот "водоем" уже дошел бы им по щиколотку.
Кровавое пятно в центре круга все еще есть — точнее, это просто иссушенное солнцем бурое пятно. Едва Антон к нему приближается — видит, что все мухи, летавшие доселе над ним, валяются дохлыми.
Антон чертыхнулся, упал на колени и, преодолевая отвращение, принялся пальцами копать бурый песок. Возможно, внизу будет еще кровь…
Согласие Тома отрезать ногу, пусть даже "потом", немного отрезвляет меня и возвращает достаточное количество сил, чтобы встать и идти за ним. Если кто-то готов действовать решительно, значит, и мне еще стоит попытаться. Когда он уводит меня из-под прямых лучшей черного солнца, я испытываю еще большее облегчение. Скорее всего, это какое-то магнитное поле или вроде того, от которого может разболеться голова и упасть давление. Нужно держаться подальше от этой аномалии.
Когда сквозь песок начинают проступать первые лужи, я по привычке вскидываю голову к небу, хотя уже в этом момент понимаю, что это какое-то подземное озеро. Надеюсь, стена не станет преградой для воды, иначе мои шансы на выживание в этом стакане слишком малы.
— Мне кажется, — я обращаюсь скорее к Тому, хотя ничто не мешает услышать меня и всем остальным, — что кто-то разыгрывает для нас сценарий апокалипсиса. По крайней мере, именно так у нас о нем рассказывают детям уличные проповедники: красное небо, черная звезда, землетрясения и разрушения, потоп… Безумие и болезни, смерть и мучения…
Что-то мешает мне остановиться в этом неуместном перечислении, хотя все мои мысли сейчас вертятся вокруг одного: "Капли крови упадут на землю, и появится Разрушитель". Может быть, это и не точно, но что-то очень близкое написано в тех брошюрах, что сектанты раздают на улицах… и которыми я оклеила одну из стен вместо обоев…
Эта фраза вертится в голове, словно заведенных по кругу трек, и я уже не уверена, что не произнесла ее вслух.
— Правда, я не вижу Разрушителя. Видимо, наша демо-версия его не предусматривает.
Нет, попытка пошутить никак мне не помогает, хотя я даже не забыла улыбнуться.
Появившиеся лужи Адриано рассматривает, сложив обе ладони козырьком — из-за специфичного освещения сначала не очень понятно, что это вообще такое. Антон, начавший копать, его нервирует. Если это подземный источник, то вдруг он сейчас вскроет какой-нибудь мощный ключ, он забьёт тут фонтаном и затопит их всех к чертям собачьим? Вдруг вода будет набираться сюда, как в колодец. Они-то с Томасом может ещё и всплывут, но вот эти двое на цепи… Хотя вода ведь не живая, этот барьер ей должен быть побоку. Он приближается к центру, куда, собрались все, и пока молчит, но всё ещё колеблется — не одернуть ли русского.
Чтобы отвлечь себя, он цепляется за слова Анны:
— Очень мрачные мысли, сестричка. Я не вижу саранчи и всадников, а мы ещё не покрыты язвами и … не безумны.
С сомнением бросает взгляд на солнце, а потом на Антона. Может, последнее утверждение не совсем точное.
— Последний Апокалипсис был в 2012-м, никаких прогнозов на этот год не слышал,- Адриано смеется.
Дед всегда говорит, что случайным свидетелям стоит внушать чувство безопасности и обыденности происходящего — так они быстрее начнут думать, что это с ними было что-то не так и многое привиделось. В данных обстоятельствах это совсем непросто, сложно будет забыть эту хреноту в небе.
А потом он осекается. Он вспоминает и что это за место. Он переводит взгляд на Тома. Вот уж кто читал Библию с пометками и закладками — и может проконсультировать Анну насчет Разрушителя, как специалист.
Он пытается найти хоть какой-нибудь ещё вариант, объясняющий происходящее в ином ключе. Что если Анна права? Что если они тут умрут? Лучше уж согласиться, что они все и впрямь безумны. Мало ли что они с Томом приняли, помимо конской дозы коньяка. И тогда всё это просто — очень-очень плохой трип.
Убедившись, что Анна может нормально стоять на ногах, я отпустил её и оглянулся. Черная вода змеилась рябью и поднималась выше. Я сделал ещё шаг от края, желудок в очередной раз сдавило судорогой. Я чувствовал, как у меня подрагивают пальцы.
— Вы, конечно, молодцы, познания впечатляющие, я поражен, — ехидно прошипел я в ответ Адриано с Анной, которые уже вовсю рассуждали о конце света. — Только вместо того, чтобы обсуждать отличия Библии Колбрина от Откровений Иоанна Богослова, давайте конкретнее по фактам, иначе у меня реально не выдержит мозг и один сумасшедший пророк среди нас точно появится. Понятно, что это всё аномальная ху… — я быстро посмотрел на Анну, — …чепуха, и вот что я по этому поводу думаю.
Во-первых, — я загнул палец, — мы все из разных стран, и не знаю, как насчет вас, а я с самого начала встречи говорю на английском. И в ответ тоже слышу английский. И если с Адриано мы в принципе друг друга понимаем, то насчет русского у меня большие сомнения.
Не представляю, как мне это в голову раньше не пришло, черт возьми. Впрочем, мы все были немного заняты.
— Во-вторых, раз уж мы принимаем сверхъестественное за реальность, почти сразу же после того, как мы сюда попали, из пустыни выполз здоровенный монстр, из-за которого и произошло землетрясение. Его видел только я, так что благодарите Бога. И, в-третьих, — продолжал я, надеясь, что кажусь не вконец рехнувшимся (как будто в этой ситуации можно было произвести другое впечатление!) — если уж быть точным, то после появления Разрушителя, или Дракона, у нас будет ещё некоторое время. Пока там луна низвергнется и все дела. Так что выкладывайте, видели ли вы что-то необычное и насколько необычным это показалось.
Я оглядываю их лица (сам-то сейчас, видимо, выгляжу ещё хуже) и только сейчас вижу, что Антон остервенело копается в песке.
— Эй! — обращаю я внимание на русского. — Что там?
— Там? — Антон не прекращает своих действий. — Там — нормальная тема. — Хрипло отвечает он.
— Что за разрушитель? — переспрашивает он. — Аполлион?
Подавив желание поправить Тома, что все происходящее — вовсе не чепуха, а именно полная хуйня (хочет сохранять цивилизованность — это похвально, я могу только поддержать, но в данном случае я бы использовала слово и покрепче, если бы знала), я отвечаю:
— Во-первых, я прекрасно говорю по-английски, — я не помню, на каком языке разговаривала с ними раньше, но теперь точно отвечаю именно на английском. Набрав воздуха, я хочу добавить, что не уверена, понимает ли русский то, что ему говорят, но второй раз призываю себя соблюдать приличия и перехожу к следующему пункту. — Во-вторых, вы с другом много пили накануне. Я не видела никакого монстра. А сейчас ты его видишь? Куда он исчез? А в-третьих… — по этому вопросу возражать сложнее всего, — я не верю, что все это по-настоящему. Кто-то воспользовался затмением и устроил ужасный спектакль. И возможно, этот кто-то -или один из них — есть среди нас.
Скорее всего, этот спектакль закончится наихудшим образом, но это и так все понимают. Зачем лишний раз об этом говорить. Пока ведь все живы.
Не выдержав, я все же одарила толстяка долгим взглядом (тем более за своим копанием он как будто бы ничего не замечает). Так ли уж плохо он понимает, что ему говорят, как это выглядит?
— Если делать подкоп, то лучше уж поближе к стене, — скорее всего, он мне не ответит ничего внятного, поэтому и спрашивать что-то нормальное нет смысла.
Больше толстяка меня интересует прибывающая вода. Касаться ее совсем не хочется — я подожду, может быть это сделает кто-то другой, да и вообще это совсем не обязательно. Непонятно, как далеко простирается это водное новообразование — я пытаюсь рассмотреть, что происходит в песках за стеной, и спрашиваю Адриано, пришедшего в центр площадки позже всех:
— А как там? Тоже наводнение? — подбородком я указываю вдаль, хотя и так понятно, где это — там.
Если начнутся новые толчки, я все же вернусь к камням и буду надеяться на падение колонны. Главное для меня сейчас — избавиться от цепи.
Антон может копать песок — но недолго. У вашей площадки каменное основание, и его пальцы очень быстро начинают скрести по плитам. Однако в стыке между двумя выкопанными плитами он видит что песок влажный, набухший. Если поелозить в этой щели осколком, стык вскрывается как нарыв, и из него бьёт темная густая жидкость. Если Антон подносит руку, запачканную в ней, к лицу, видит, что она красная.
Прибывающая вода уже плещется вокруг вашего "амфитеатра", как прибой. Небольшая волна накатывает на невидимую стенку и скатывается с неё, как преграда. От неё на барьере, как на стекле, остается темный, полный взвеси след. Вода несомненно красная.
Откатившись от плит, вода оставляет на ступеньках множество мелких поблёскивающих предметов. Если кто-нибудь подходит поближе, может увидеть, что это россыпь небольших фигурок животных, отлитых из желтого металла. Они напоминают рисунки культуры инков и атцеков.
Горизонт тем временем снова темнеет, будто там возникает немыслимая гроза. Она черной стеной придвигается к вам — очень быстро, растёт просто на глазах.
Когда Томас выспрашивает про языки, Адриано начинает рассматривать свои ногти. Это означает, что при остальных он ничего говорить не будет. Он продолжает надеяться, что у них всех ещё будет какое-то "потом".
А он то думал, с каких пор Том не переспрашивает то или сё из его англо-итальянской мешанины. И он был уверен, что как минимум поначалу говорит с девчонкой по-испански. Но раз Анна утверждает, что английский был с самого начала… То может так и было, и что мешает тогда и русскому его знать… Тут возникает закономерный вопрос. Как вообще можно не замечать на каком языке говоришь?
На вопрос о "странностях" от отвечает пространнее:
— Помимо того, что тут был демон, который разговаривал с сеньором Антоном и подзуживал его нас всех убить… Вот, мне кажется сейчас, что вокруг нас,- Адриано указывает на оставшийся от тёмной воды след, — море крови. Но я стараюсь думать в позитивном ключе. Водоросли, мутировавший планктон, вымывание особого сорта глины… Нет, серьёзно кто-нибудь ещё видит, что вода красная?
На вопрос Анны отвечаю утвердительно.
Спокойствие Антона и правда подозрительно — Анна прямо не намекает, но всё действительно так и выглядит. Будто он в происходящем единственный кто неплохо себя чувствует и ничерта не боится.
Господи, а вдруг он специально там копает, чтобы утопить всех. Судя по тому, как вода омыла стену, она не просачивается сквозь неё.
Адриано тоже таращится Антону в спину со все большим недоверием.
Ведь это он их обоих сюда втащил.
Что если единственный выход отсюда — это и впрямь кого-то убить?
Адриано одергивает сам себя — всё просто не может быть настолько ужасно.
— Никуда он не исчез, — бросил я Анне на её вопрос про монстра. — Остался снаружи купола.
— Конкретней! — ору в ответ Антону. Он нервировал меня всё сильнее. Явно знает побольше нашего, а говорить отказывается.
Я уверенно направился к русскому, разглядывая за его тушей, что он там выкапывает.
— Не обязательно Аполлион, — какой непривычный вариант имени он использует, интересно, почему? — но может и он.
Когда я вижу красные пятна на песке, сомнений в том, что это именно кровь, у меня больше не остаётся.
— Значит, об этом тебе тоже демон рассказал? — вырывается у меня.
Кровь — это плохо. Никогда ещё ничего мирного и хорошего не делали с помощью крови. Я смотрю на Антона. Если он что-нибудь выкинет, жди беды. Возможно, даже придётся кого-нибудь здесь утопить, чтобы спасти остальных — что ж, надо будет это сделать. Кого-нибудь конкретного.
— Водоросли, — подхватываю я сказанное Адриано, — конечно! Из-за них такое чаще всего и бывает.
Чудесно почувствовать себя с кем-то на одной волне. Наверняка есть объяснение и всему остальному, а демоны… они могут быть всего лишь в голове.
— Он все еще снаружи? Тогда покажите мне его, может вместе поймем, что это такое, — я не очень-то рассчитываю на то, что Том сможет снова увидеть померещившегося ему дракона, но все же подхожу к краю нашей площадки. Может быть, мне удастся получше рассмотреть фигурки и понять, похожи ли они на те, что я видела в Музее золота… или еще где-нибудь. Положив руку на невидимую преграду, я всматриваюсь в сумерки. Фонарик был бы очень кстати, и на телефоне Адриано он наверняка был.
На выкрик Томаса в барьер снова что-то ударяет — причем так, что с одной из колонн сыплются осколки камня.
Анна смотрит на эти фигурки, пока их снова не накрывает багровой до черноты водой. Конечно, она видела их прежде. И в Музее и где-то ещё. Но там их было не так много, как здесь — настоящее богатство.
Вглядываясь в сумерки, она видит и близящийся к ним шторм. Это и не шторм вовсе — это огромная волна, которая тянется стеной от края до края.
Ваша площадка сейчас — это единственный островок суши посреди темных вод.
Антон спиной чувствовал, как молодежь буравит его глазами. Все ясно. Отказавшись пойти на поводу у демона, он подписал себе смертный приговор. А мне костер не страшен…
Залитый бурой жидкостью, Антон смазывает ей свою опухшую от цепи голень и пытается таким образом снять оковы. Попутно объясняет парню, как можно спокойнее:
— Если это что-то хочет крови, то ее можно найти здесь. Просто потому что здесь еще днем была кровь.
Спокойствие его таяло как иней на солнце.
— Да не знаю я ни хуя! — внезапно даже для самого себя заорал он, обернувшись к пацану. — Ведете себя как бабы, ноете, стонете! Не поможет здесь это, ясно?! Людьми надо оставаться при любой хуете, которая с неба сыпется. Пожил бы с мое — понял бы.
Усилием, грозившем порванным ахилесовым сухожилием, Антон отчаянно дернул ногу из кандалов.
Адриано следит за Анной, которая вглядывается в подножье невидимой стены. То, как она себя ведет… да, точно — она наверняка стюардесса. Очевидно, что её спокойствие стоит ей сейчас больших усилий.
Пока он об этом думает, гроза на горизонте превращается во что-то жуткое.
От выкриков Антона он вздрагивает. Это даже приносит какое-то облегчение. Значит, он тоже боится. Стал бы он пытаться выбраться из цепи таким мерзким способом, если бы знал иной путь?..
И всё же эта штука, которая идет к ним. Это ведь настоящее цунами (из крови?..). Он помнит, как еще подростком по телеку видел новости про бедствие в Индонезии или где-то там. 2004-й год? Убежать невозможно. Она преодолевает огромные расстояния за секунды, как реактивный самолет. "Хорошо, что от Турина до моря почти 200 километров", — сказала тогда мама и переключила канал.
Он нащупывает на груди крестик, сжимает его в кулаке и, затаив дыхание, ждет, надеясь, что барьер выдержит эту срань.
Удар в стену твари (а это, несомненно, была она) и следующий за ним эмоциональный взрыв Антона слегка поколебал мою уверенность. Господи, так он просто хотел кандалы снять и всё? Черт, а я реально готов был на него наброситься. В конце концов, это мы тут вдвоём с итальянцем появились без привязи, это нас должны были подозревать с самого начала… Однако, упрямство потихоньку пересиливало здравый смысл: вообще-то, мысленно поддержал себя я, он мог бы сразу всё объяснить и не выёбываться, он тут не один, пускай со всеми считается. Спасибо хоть орать начал, а то вообще подозрительным психом казался.
— Мог бы сразу по-человечески сказать тогда, — парировал я уже спокойнее. — Уверен, что тебе не нужна помощь?
Вообще-то если бы он уперся в землю, то я мог бы дернуть кольцо с ноги и посильнее. Но если сейчас он опять продолжит показывать, какой он крутой и умный, то пусть идет нахер. Мы как-нибудь втроем разберемся, что делать дальше. Я поднял голову и так и обмер: на нас надвигалось кровавое цунами.
Если останется кому решать.
— Там драгоценности. Золото индейцев, — я бы сказала, что это золото чибча, но так всем будет понятнее. — Может, потоп разрушил какой-то музей? Кстати, я не вижу никакого дракона!
Я вопросительно смотрю на Адриано — моим рациональным предположениям очень нужна поддержка и продолжение. И, похоже, мы все-таки в Колумбии. В Испании тоже есть такие музей, но эта версия куда невероятнее.
— Все остаются людьми, — я холодно реагирую на истерику толстяка. — Молодые люди пытаются нам помочь. Только вы все время говорите, что кому-то нужна кровь.
Глядя на его манипуляции я ехидно думаю, что если уж моя нога не способна выскользнуть из кандалов, то у его жирных лодыжек нет никаких шансов.
Наступающие волны так огромны, что я спешу вернуться поближе к людям — пусть даже у меня нет оснований доверять им, но оставаться у края аквариума просто невыносимо.
— Если бы на нас не было цепей, нам всем стоило бы крепко взяться за руки. Так будет больше шансов выжить. Может быть… может быть вы все-таки отрежете мне ступню? можно не до конца, просто спилить косточку… Он же говорил — здесь было что-то острое…
Когда Анна смотрит в его сторону, он кивает, совершенно не услышав, о чем она говорила.
Зато когда она начинает про свои кандалы, он цепляется за самое важное. Если смерть, то нет ничего более существенного. Он сбивчиво говорит ей:
— Мадонна, какая чушь, никто бы не стал так делать, у нас и времени-то нет… Но я могу взять тебя за руку, если хочешь.
Волна так близко, что хочется вцепиться в её ладонь даже без её согласия.
Что за глупости, как мне может помочь то, что он возьмет меня за руку! Очевидно, что он не порвет цепь, когда начнет всплывать — так какой от этого прок!
— Спасибо, — я улыбаюсь ему в ответ — не одергивать же руку, тем более что он скорее приятный человек, чем нет, и руки у него весьма ухожены, — но я ведь утащу тебя на дно, если волна пробьет стену. Я не уверена, что у меня хватит силы воли отпустить твою руку в такой момент.
Это будет очень эгоистично, но я правда не до конца уверена, что не потащу никого на дно. Но я точно не хотела бы. Разве что только если бы это принесло мне спасение…
Когда Антон срывается, алый небесный свет начинает меркнуть — не в последнюю очередь из-за надвигающейся на вас катастрофы, но и не только поэтому. Кажется будто свет просто высасывается из воздуха. К тому моменту, когда Анна отходит от стены, вы уже плохо различаете друг друга во мраке.
Адриано успевает взять Анну за руку, прежде чем волна обрушивается на вас с оглушительным грохотом.
Антон и Томас оказываются в кромешной тьме в полном одиночестве. Адриано и Анна какое-то время чувствуют друг друга, прежде, чем все ощущения исчезают.