(Не стало милосердых на земле, нет правдивых между людьми; все строят ковы, чтобы проливать кровь; каждый ставит брату своему сеть.) (Книга пророка Михея)
Первое, что ты чувствуешь, когда медленно выбираешься из странного сна — это головная боль. Она заполняет всю твою голову, и плещется в ней, как забродившая жидкость. Глаза расклеиваются с трудом. Приоткрыв их, ты видишь чужую машину, не слишком новый, местами побитый ржавчиной белый пикап. Вокруг — стены незнакомого гаража, у которых стоят стеллажи с инструментами, запчастями и откровенным хламом, вроде стопок газет, ветоши и пустых канистр. Над всем этим горит тусклая лампочка. Под тобой, судя по ощущениям, жуткой холодный бетонный пол.
Со стоном переворачиваюсь на полу и пытаюсь подняться, приложив одну руку к лицу. Где я? Это продолжение того сна или всё-таки реальность?
— Эй! — подаю хриплый голос, — есть тут кто?
Пытаюсь вспомнить, что со мной произошло до того, как я тут очутился… Я пошел к Бобби, мы выпили, мы поцеловались… а потом он посмотрел на меня так… Блять. Его папаша — маньяк и душитель. А я не успел никого предупредить, хотя хотел!
— Ох, — болезненно выдыхаю, пытаясь усмирить сердце, колотящееся со скоростью света, — чёрт.
Дурак. "Ты читал его дело! Помнишь про пироманию, отсутствие эмпатии и подобную херню, что там написаны?" Он сам мне показал тот альбом со статьями… "Ты так хотел ему понравиться, взаимности, что теперь валяешься на полу в каком-то гараже. Ты не слышал сигналов тревоги." А Бобби может придумать развлекухи "повеселее", чем Билли и дебилы из команды. Но не убьет же он меня?
— Я такой дурак, — цежу сквозь зубы и пытаюсь встать, опираясь о пикап.
Нужно выбираться из этого места. Бежать, бежать, бежать.
Найти Ленни из группы, если они не уехали и напроситься с ними.
Стон выходит приглушенным — он больше похож на мычание, так как ты быстро выясняешь, что можешь дышать только через нос. Рот чем-то заклеен. С тем, чтобы подняться, тоже получаются сложности. Ноги не слушаются — мало того, что в ним разлита невероятная слабость, так они еще и связаны — сфокусировавшись на них, ты понимаешь, что в районе лодыжек и коленей они крепко перемотаны серебристой широкой изолентой. Твои руки заведены за спину и, судя по всему, связаны тем же образом и примотаны к ножке вмонтированного в бетон стеллажа.
Со стороны машины веет ночной прохладой.
Попытка подняться не увенчалась успехом. Как и сказать что-либо. Меня накрывает ужас, сердце колотится непереставая и я чувствую, что мои руки мокрые от холодного пота.
"Господи Иисусе, как мне выбраться?!" — шарю широко раскрытыми глазами по сторонам, пытаясь нащупать руками что-либо на полу. Как-нибудь развернуться. — "Блять. Неужели Бобби сделал это?"
Пол бетонный и холодный, от твоих попыток поменять положение — а это довольно сложно провернуть с тем, как ты скован, стеллаж подрагивает, металлически звякая.
Где-то вдали лает собака, а еще дальше слышится гудок баржи. В остальном же вокруг царит тишина и ночь.
Меня начинает трясти от холода, страха и чувства неизвестности и обреченности. Я предпринимаю несколько попыток шатнуть стеллаж, возможно на нем лежит что-то полезное. Что-то, что поможет мне освободиться или защититься.
Ну почему я? Неужели я и так в этой жизни мало хлебнул говн, чтобы ещё и оказаться в такой ситуации?
Закрываю глаза и думаю о маме, папе, Кейли, Дэвиде, Йенси… Я представляю, что если погибну сегодня, то никто не отдаст мне почести и не украсит мой туп цветами и камнями, не запечатлит на камеру. Я никогда не увижу мир, не съезжу в Нью-Йорк, не… не познаю радость близости, любви.
Я сдохну в каком-то холодном гараже? Или я просто придумываю и это какая-то злая шутка, из-за которой я годами буду беседовать с психологами?
На моих глазах выступают слёзы горечи и злости, я начинаю дергаться более яростно.
Стеллажи довольно крепкие, однако твои отчаянные движения заставляют их дребезжать. Ты уже бессильно затихаешь, когда с них вдруг скатывается крупная отвертка, напугавшая тебя своим падением. Она плавно обводит полукружие на полу и останавливается рядом с твоим коленом. Такая близкая, и в то же время такая недосягаемая.
Предприняв несколько попыток притянуть её к себе, я понимаю, что всё тщетно. Если мне удаётся её достать коленями, просто загоняю её под ногу, чтобы видно её не было. Мне остается только ждать того, кто меня сюда притащил и не тратить силы.(Мне до сих пор не верится, что это Бобби).
Маневр с коленями удается — теперь продолговатый инструмент надежно запрятан под твоей ногой, и ты чувствуешь его через ткань джинсов.
Снаружи раздается звук открываемой двери и кто-то шуршит в районе крыльца дома. Твой обострившийся от страха слух улавливает даже прокручивание колесика зажигалки и прикуривание сигареты. Этот кто-то прокашливается, прочищая горло, и затем отхаркивает мокроту на землю. Ты даже улавливаешь смачный звук шлепнувшегося плевка. Судя по всему, это женщина. Вдали снова лает собака.
Не очень понимая, поможет мне этот человек или нет, решаю пошуметь и привлечь внимание. Если это тот, кто меня сюда притащил, то я быстрее узнаю, кто это.
В лучшем случае, меня спасут.
Я интенсивно дергаюсь и пытаюсь создать максимум шума, раскачивая стеллаж, брыкаясь и издавая мычание заклеенным ртом.
Помогите!
Тебе удается позвякать ящиками инструментов, мычание выходит не слишком громким — ты чувствуешь, как от усилий раскраснелось лицо и взмокла спина. Привлекло ли все это внимание женщины — сложно сказать, ты ее все еще не видишь.
Зато слышишь чьи-то шаги в траве — с другой стороны гаража.
— Что, уже кончился ваш бал? — слышится женский хриплый голос.
— Угу. А ты проспалась? — отвечают ей недружелюбно — это Бобби, ты раньше не слышал, чтобы он с кем-то разговаривал так зло и презрительно.
— Что у тебя там в гараже? Опять собака какая-нибудь?
— Это не твое дело. Иди убери свою блевотину с дивана.
— Ты как с матерью разговариваешь? Хочешь, чтобы я тебя опять к психологу начала водить?
— Ты сама знаешь что будет. Позвонишь ему, я позвоню в социальную службу. Когда меня заберут, ты кончишь, как бездомная.
— Я ведь тебя совсем не воспитывала таким, Бобби. Почему ты такой вырос?.. Это все отец. Это его кровь. Ты уже таким родился, я знаю…
— Хватит этого нытья, мам. Иди в дом, пока тебя такую соседи не увидели.
— Иди обними свою мамочку, Бобби, — голос женщины становится плаксивым, очевидно, что она все еще нетрезва, раз у нее так скачут мысли. — Мы все это исправим, дорогой, я обещаю.
— Ты это уже второй год обещаешь. Я не буду с тобой обниматься, пока ты не помоешься. От тебя воняет. Посмотри на себя в зеркало. Ты даже на человека не похожа.
— Бобби, Бобби зачем ты так!.. — женщина действительно начинает плакать.
— Идиотка, — произносит Бобби — и ты понимаешь, что он уже внутри гаража.
Щелкают выключатели — пол заливается электрическим светом от ламп. А вот дверь с негромким жужжанием начинает закрываться.
Ты видишь, что Бобби стоит в проходе между стеной и машиной, и смотрит прямо на тебя с ничего не выражающим лицом. На нем все еще белая рубашка, в которой он был на танцах, те же джинсы, те же кеды. Похоже, после "шутки" с тобой, он возвращался в школу.
"Вот говно. Ну, приветик."
Я смотрю на Бобби и у меня перед глазами проносятся все те случаи, когда мы с ним общались… А потом и этот блокнот с вырезками… Поцелуй. Бля. Он выбрал меня в качестве своей цели.
Так же я чувствую, как в животе колючим ежом разворачивается злость. Опять меня выбрали в качестве жертвы. Опять я доверился…
Поднимаю на Бобби взгляд и вижу, что его лицо совсем не такое, каким я его видел до этого: оно, как маска у куклы. Безразличное. Ему плевать.
Шумно выдохнув через нос, я стараюсь хоть как-то выпрямиться, чтобы выглядеть не совсем уж жалким. Коленями я зажимаю отвертку, но вспоминаю тот странный сон, где были Келли и Бобби, как я сам воткнул себе нож в живот и был готов пожертвовать собою ради той девочки.
А сейчас я совсем не хочу умирать, но и не чувствую, что у меня есть возможности выкрутиться.
— Ты проснулся, — констатирует Бобби, когда последняя полоска света от предутренних сумерек пропадает, и вы остаетесь запертыми в гараже, освещенные лишь дрянными лампами.
Он достает из угла и ставит на капот машины видавшую виды спортивную сумку, открывает ее, после чего начинает расстегивать рубашку.
— Как ты понимаешь, рот открывать я тебе не буду. Ты же начнешь орать и все такое, — говорит он, переодеваясь в поношенную старую футболку. — Там на вечеринке Йенси искал тебя. Он думает, что Билли подвесил тебя на флагшток. Или что-то в этом роде. Но, знаешь, искал он как-то без энтузиазма. Все уже устали от этой затянувшейся канители. Пора уже положить этому конец. Ты ведь все равно рано или поздно кончил бы плохо, понимаешь?
Он переодевается в старые джинсы и грязные кеды — всему этому место на свалке. Достает упаковку медицинских перчаток и натягивает пару себе на руки, шлепнув резинками на рукавах и коротко усмехнувшись, будто происходит что-то забавное.
— Может быть тебя это утешит, — говорит он, аккуратно складывая свою выпускную одежду и открывая машину, чтобы положить ее в пакет и на переднее сидение.
— Но для меня это был первый поцелуй с парнем. Ну и все остальное тоже будет в первый раз.
Пожалуй, таким разговорчивым Бобби при тебе раньше не был.
Выпучив глаза, с ужасом смотрю на Бобби и мотаю отрицательно головой. Что он собрался со мной делать? Конец? Почему плохо бы кончил?
Мне становится страшно по-настоящему. Я чувствую, как быстро начинает биться мое сердце.
Что будет в первый раз?! Что он со мной сделает?
"Господи, пусть это будет пранк. Пожалуйста. Прошу. Пусть это будет тупая выдумка Билли, пусть он подговорил Бобби на это. Господи, пусть это очередная издевка, а не что-то опасное!"
Я инстинктивно сжимаюсь и прижимаюсь к стеллажу, глядя на Бобби расширенными зрачками глаз.
— Раньше я делал так только с кошками и собаками, — продолжает Бобби. — Перед тем, как моего отца казнили, я встретился с ним в последний раз, чтобы попрощаться.
Он подходит к тебе, снимает с полки ящик с инструментами, ставит его на пол и начинает вынимать их по одному, раскладывая перед тобою в ряд — какие-то крючки, ножовки, гвозди, плоскогубцы, секатор… Ты смотришь на это расширенными от ужаса глазами.
— Я спросил его тогда: что он чувствовал, когда встречался со всеми теми девушками. Мне действительно было интересно. Знаешь, что он ответил?
Он поднимает глаза на тебя, и ты встречаешься с ним взглядом. Синие глаза, совершенно безжизненные — как будто это даже не человек.
— Он сказал: это невозможно описать. Это можно только самому почувствовать. И я с тех пор просто не находил себе места. Зато сейчас почувствую. С чего бы начать? Что тебе больше нравится? Это? Или вот это?
Он будто издеваясь указывает то на один, то на другой инструмент. Ты чувствуешь, как по твоему лицу сами собой катятся слезы, и мотаешь головой. Но, разумеется, ему все равно, если ты против.
Он делает выбор сам.
В первый ты теряешь сознание довольно быстро.
И потом приходишь в себя несколько раз. Он льет на тебя воду из канистры. Эта пластиковая емкость такая белая. Жемчужно-белая в свете лампы. А вода с тебя стекает малиновая, похожая на газировку.
Наконец, все заканчивается. Ты больше не там.
КАЖДОМУ