«Когда долго смотришь на море, начинаешь скучать по людям, а когда долго смотришь на людей – по морю.» (Харуки Мураками, «Слушай песню ветра»)
Вы идете около часа в тягостном молчании, прежде чем видите по правую руку от вас новую прогалину. На ней — очередное шахматное поле, только смертоносных механизмов не видно. Зато по углам поля стоят странные деревья, с фигурными розовыми кронами, которые выглядят, как инсталляции, высеченные из камня. Посреди поля стоит еще одна безголовая статуя во фраке, она вновь указывает в лес — куда-то на северо-запад.
— Маг повсюду и указывает на дверь, — мрачно сообщаю я очевидные вещи.
Можно кричать от радости — на вторые сутки до меня кое-что все-таки дошло. Браво, тугодум Туссента.
— Лучше обойдем площадку подальше.
Надеюсь, они не станут спорить. После всего произошедшего я потерял право командовать.
Я даже не замечаю, что лишился корзинки. Глаза мне периодически застилают слезы — то от жалости к Мисти, то от жалости к Элен, то от жалости к обреченному себе. То от страха, то от злости, что все так сложилось, и я вообще во все это непонятно как впутался. Может, и правда стоило сидеть там на поле и не рыпаться? Откуда же я знал, что мы в каком-то злом и жестоком мире, где смерть поджидает на каждом шагу?
Слава богу, меня хватает на то, чтобы слезы не полились ручьями по щекам — еще не хватало, чтобы эти двое были свидетелями моего отчаянья.
Когда возле нашего пути появляется еще одна странная площадка, я инстинктивно шарахаюсь к ближайшему дереву, ожидая нападения. Но, убедившись, что там никого нет, успокаиваюсь, тем более, что и капитан спокоен.
На его слова я оживленно киваю:
— Да, точно! Видимо, тут много статуй, и они все указывают дорогу!
Нащупываю в кармане железяку. Фух, не потерял.
— Может, тогда пойдем, куда он показывает? — спрашиваю осторожно.
Я киваю. Куда же еще нам идти?
Разве что ко всем чертям.
Вы идете еще около часа в выбранном направлении, и к вечеру выходите на открытую полосу земли. Перед вами расстилается прекрасный зачаровывающий пейзаж: берег моря. Прохладный соленый ветер освежает ваши лица и отбрасывает волосы назад. Шум волн ласкает уши. Вы как будто попали из Ада в Рай.
Большая вода всегда символизировала перспективы, но не сегодня. Я думаю лишь о том, что если покину этот берег — то и здесь после меня останутся лишь трупы. Мне не привыкать к трупам, но на этот раз все как будто иначе.
— Вот и край земли, — бессмысленно подвожу итог нашим мытарствам. — Осталось развести огонь и ждать спасительного корабля.
Вид большой воды рождает во мне чувство надежды. Море для меня всегда значило много, и сейчас я чувствую, что это добрый знак.
— Синьор Туссента, — оглядываюсь на на молчащего Готье, а затем смотрю на офицера, оба плохи, но важнее, чтобы капитан пришел в себя — он сумеет позаботиться о нас троих.
— То, что случилось — уже случилось. Изменить этого мы не сможем. Если бы кто-либо из нас имел возможность предотвратить беду, каждый из нас сделал бы все, что мог. Мы не знали, куда попали и что с нами может произойти. К такому никто из нас не мог быть готов. Если хотите, мы можем вместе прочитать молитву за девушек. А еще лучше будет, если вы вернетесь в Рим и поставите за них свечу в церкви Сан-Никола-деи-Чезарини. А вы, синьор Готье, найдете в Нью-Йорке родственников мисс Дейл и сделаете для них что-нибудь в утешение.
После я добавляю:
— Давайте обустраивать лагерь. И за ужином обсудим наше положение.
Бросив на землю трость, как будто обозначая место нашего привала, я иду обратно в лес, чтобы набрать валежника, застегивая на ходу пальто.
Я киваю. Нам придется что-то есть и где-то спать. Баттиста делится с нами собственной волей к жизни, но я не смею на нее претендовать — во мне канет, как в бездну.
Батиста занялся валежником, я осматриваю провизию — первой стоит съесть рыбу, но что еще у нас есть? После ревизии собираюсь осмотреть местность, чтобы собрать камней, но вместо этого подхожу вплотную к воде и стою так несколько минут, просто дыша. Становится легче.
Теперь пришло время собирать камни.
Когда возвращаюсь из лесу с первой порцией хвороста, с облегчением вижу, что как минимум капитан занялся делом. Это правильно. Если очень плохо, надо что-то делать. Вот я даже удовлетворение какое-то получаю от того, что работой занят.
Чтобы еще больше расшевелить офицера, спрашиваю:
— А навес делать будем? Тут что-то елок не видно.
Камней на берегу хватает, елок и правда нет — деревья лиственные, есть зато знакомые ягодные кусты.
Кроме рыбы, у вас еще есть рюкзак Логана, набитый провиантом: морковь, баклажаны, довольно много грибов с голубыми шляпками и даже несколько липких свертков с сотами, немного протекших в сумку.
Когда мы выходим к побережью, я на какое-то время застываю столбом — никогда не выдел моря. В детстве мы с приятелями частенько сбегали на речку и я даже научился прилично плавать, но вот к морю выбраться как-то не довелось. Какое же оно огромное!
От восхищения я даже на какое-то время забываю про все то дерьмо, которое на нас свалилось. Жалко, что девчонки не дошли — им бы понравилось.
Через несколько минут понимаю, что командир и пижон уже занялись делом, пока я стою и пялюсь на воду, как индеец на небоскреб. Сбрасываю со спины рюкзак и следом за кудрявым иду к деревьям, чтобы набрать дров для костра.
— Сделаем настил из веток, чтобы не лежать на земле.
Как обычно, я начинаю с костра. Опасаться распространения огня здесь не приходится — песок не горит. Можно сразу заняться дровами. Вооружившись топором, я валю сухостой для костра по-русски — теперь он будет в самый раз. Бревна по полтора-два метра дадут отличную стену огня — сегодня я не возражаю, если нас заметят с моря.
Труд как будто очищает тело и дух — и следом за сухостоем я валю несколько свежих деревьев. Разрубив их на бревна по два метра, сооружаю настил возле костра — будет твердо, но никакого холода, идущего от земли. Чтобы бревна не раскатывались в стороны, фиксирую крайние камнями потяжелее. Сверху можно набросать обрубленных с этих же деревьев веток, но это позже, пока будем ждать ужин.
Выбрав среди собранных камней два больших и плоских, устанавливаю один из них прямо на бревна для костра — и развожу огонь. Пока камень накаляется, потрошу рыбу, но от чешуи не чищу — она сама останется на листьях после готовки. Одной из рыбин набиваю брюхо ягодами, второй — нарезанными грибами. Если помещаются на каменной "сковороде" — пристраиваю их вместе, если нет — то по очереди, предварительно завернув их в листья. Сверху придавливаю вторым плоским камнем. Через полчаса все будет готово, и на этот раз время можно не засекать — мы все поймем по запаху.
Бросив взгляд на непокрытый ветками настил, я вдруг меняю свои планы.
— Эй! Баттиста! Готье! — призывно махнув рукой соратникам, я отправляюсь к кромке воды, сбрасываю одежду, вхожу в воду и, как только позволяет глубина, ныряю.
Вода неожиданно теплая, как будто тут протекает какое-то тропическое течение. Обе рыбины помещаются на камне, так что главное не спалите, пока купаетесь.
Тем временем вечереет, закат окрашивается в нежно-розовые и сиреневые тона, отражаясь в воде. В лесу за сбором хвороста Адриано и Логан замечают много крупных светляков, летающих столбами.
Глядя на командира, устроившего заплыв, сначала хочу сказать что-то про необходимость быть на стреме и все такое прочее, но потом машу рукой — какого черта? Двум смертям не бывать! Плюхаюсь прямо на песок и стягиваю с себя сапоги, затем избавляюсь от остального барахла и в чем мать родила с воинственным кличем с разбегу бросаюсь в воду.
Когда я возвращаюсь в лагерь с новой порцией хвороста, слышу стук топора, разносящийся по лесу. Да это же капитан рубит деревья! Мог бы и снять мундир. Деревенские мужчины так и делают. И потом главное взять стакан сангрии побольше и сделать вид, что отдыхаешь в кресле на террасе.
Когда я возвращаюсь в третий раз, оказывается что веток уже хватит — тут уже полно дров, да и Готье не сидел на месте.
Этот лагерь обустроен ещё лучше чем прежний!
— Ничего себе, у нас будет настоящая кровать! — восклицаю, одобрительно осмотрев сооружение из бревен и сбросив на него свое многострадальное пальто, надо будет в свое дежурство снова заняться выковыриванием из него грязи. Тем более тут даже будет чем замыть.
За новым произведением кулинарного искусства офицера наблюдаю во все глаза:
— Вы не перестаете удивлять, синьор Туссента! Как вы до всего этого додумываетесь?!
Наш сегодняшний ужин грозит быть не хуже ресторанного.
Я как раз раздумываю над тем, чтобы разуться и закатать штанины, чтобы хотя бы побродить по воде, как капитан внезапно раздевается и ныряет, оставив меня жалеть, что я не успел все хорошо рассмотреть. Готье предложение искупаться выдергивает из сплина и он, повеселевший, сбрасывает с себя все, вызывая у меня невольную улыбку.
Конечно я к ним присоединюсь. Но раздеваться я не стану, я вам тут не казарменный горлопан. Закатав брюки до колен и оставшись в рубашке, я тоже захожу вводу, но без всяких гиканий и улюлюканий. Окунаться и нырять не буду — даже просто походить по воде будет приятно. И посмотреть.
— Баттиста, не будьте занудой! Ныряйте, иначе я вас сюда затащу!
Я чувствую, что хотя бы на вечер избавлюсь от своих грехов — их унесет большая вода. Уверен, ему она принесет такое же облегчение.
— Мне и тут неплохо! — заверяю с улыбкой. — Вдруг там акулы, вы-то с ними справитесь, а мне — куда там!
— Давай, парень! — поддерживаю я капитана. — Не дрейфь, вода как молоко, не простудишься!
Впервые плавая в море, чувствую себя заново родившимся. Знал бы, что так бывает, давно б сгонял к океану. Я сейчас даже на пижона не злюсь: все-таки столько вместе прошли, свой парень, хоть и придурок.
— Или у тебя кальсоны в цветочек? — не унимаюсь. — Так ты не бойся, все свои, не сдадим.
— Я вас предупредил!
Я меняю курс и плыву к берегу. Надеюсь, он успеет выскочить и сбросить одежду, вторых штанов у меня для него нет. Промокнет — будет полночи сохнуть у костра.
— Да ты свои так быстро снял, что явно было чего бояться! — отвечаю беззлобно.- В моих кругах не принято ими светить!
Отвлекшись на Готье, я не заметил, что капитан подобрался так близко.
— Вы же шутите, да? — спрашиваю у него. — Вы не посмеете!
Я пячусь, но не слишком далеко — может, я втайне и ждал, что посмеет.
— Вы слышали, Готье? Он, оказывается, сейчас в каких-то своих кругах!
Подплыв поближе, я отталкиваюсь от дна, рывком выпрыгиваю из воды к Баттисте, чтобы схватить его за руку и уже вместе рухнуть обратно, подняв стену брызг. Черт знает, умеет ли он плавать — но здесь не настолько глубоко, да и я подстрахую.
Окунувшись в воду с головой, я отмечаю, что она и впрямь теплая. Вынырнув, я глотаю воздух и обеими руками убираю назад волосы, облепившие лицо. Вот тебе и брильянтин! Страшно подумать, на что я буду похож, когда они высохнут.
— Вы чудовище! — ударяю по воде, чтобы полетело в капитана, но при этом смеюсь.
Отплываю от него, демонстрируя, что страховать меня не надо — уж что-что, а нырять и плавать я могу хорошо. Все таки добрую часть своего детства я провел в воде.
Смотрю на лагерь, где уютно горит костер, разнося по берегу запахи еды. Если нам не удастся выбраться, то это было бы не само дурное место для того, чтобы жить и выживать. Но нет, сейчас не хочу поднимать никаких серьезных тем:
— На самом деле, я мечтаю о том, чтобы помыться, с той самой секунды, как мы подошли с Лунному Пирогу, — говорю вслух вместо этого.
— Старое морское чудовище, — подтверждаю я и, опустив Баттисту, опрокидываюсь на спину. Какое-то время я просто лежу на воде, закрыв глаза, а потом снова пускаюсь в заплыв.
— Чтобы отмыть Лунный Пирог, одного моря мало. Хорошо, что мы сбежали раньше, чем он начал сватать за вас своих дочерей!
— Не так уж вы и стары! Вы всего на пару лет меня старше!
— О нет, я бы удавился на месте! — смеюсь, стремясь смехом прогнать все сопутствующие ужасные воспоминания о битве.
— Ваша шапка придала ему мужественности! Вы видели, как он потом встал?! — оглядываюсь и на Готье, чтобы тот присоединялся к веселью. — У него еще физиономия такая сделалась! Ну вылитый эрцгерцог Франц Фердинанд!
— Лунный Пирог принят в ряды итальянской армии, — подхватываю я. — Только он появится на передовой — неприятель капитулирует в обморок!
— Как же вы с ним поделите власть? Он ведь захочет командовать! И у него такое копьё!
Пока вы резвитесь в воде, костер доносит до вас приятный запах ужина, похоже, все уже готово — как бы не сжечь блюдо!
— У него только фуражка и копье, а у меня погоны и карабин — как день ясно, кто главный!
Я все это начал — мне и выходить первым. Как бы ни хотелось и дальше болтаться на волнах, рыба меня ждет не здесь, а в костре. Выбираюсь на берег и, прыгая, вытряхиваю из ушей воду. Натягиваю на себя кое-что из одежды. Влазить во что-то тяжелее нансука не хочется — ограничиваюсь нательным комбинезоном и остаюсь босиком. Прихватив оставшуюся одежду и обувь, возвращаюсь к костру.
Приходится повозиться, чтобы палками вытолкать камень из костра, но в конце концов каменная сковородка оказывается на между костром и настилом.
Пока все ещё находятся в воде, я делаю пару заплывов в море и обратно, но не слишком далеких. Чем дальше, тем больше меня тревожит воображение, подсказывающее, что если ТАКИЕ твари водятся в лесу, то что может обитать в море?
После того, как капитан выбирается из воды, я не выдерживаю тут и пары минут — страхи усиливаются, тем более что там еда. Да еще и рыба, все как я люблю — а за этот день со всеми его событиями я едва ли вспоминал про то, что надо поесть.
Выбираюсь из воды, тут же начиная стучать зубами — воздух, в отличие от воды, холодный и осенний. Торопливо расстегиваю мокрую рубашку, ища глазами, на какой куст повесить ее сушиться. Брюки и исподнее снимаю, только когда оказываюсь вне пределов видимости капитана, после чего накидываю на себя пальто и поплотнее запахиваюсь. Вот после этого можно уже и на капитана попялиться, пока он не видит.
— Готье! Идите есть! Если не поторопитесь, вам ничего не останется! — зову водителя, и в этой угрозе есть доля правды, мне кажется я проглочу все до чего дотянусь.
Ух, какой же кайф! Я несколько раз проплываю от берега и обратно ярдов по полсотни ярдов, а потом ложусь на спину и смотрю в темнеющее небо. И чего я так завелся? Я ж этих девчонок всего два дня знал. Рыженькую, конечно, особенно жалко, но такая уж жизнь: сегодня ты, завтра тебя. Меня и самого никто не спрашивал, когда сюда притащил. А сейчас я как в другой мир попал: море вон, костер, еды полно. И не один. Жить можно, жаль только, нет ничего покрепче, чтоб горло промочить.
Замечаю, что капитан и Баттиста уже вышли из воды, и тоже гребу к берегу. Судя по запаху, ужин готов.
Оказавшись на берегу, натягиваю на мокрое тело штаны и футболку и не обуваясь подхожу к костру.
— Нужна помощь, кэп? — спрашиваю командира.
Ваша рыба почти не подгорела и никто ее не утащил, можете наслаждаться, это чисто шедевр.
— Разве что моральная поддержка, Готье.
Разворачивая ужин, я перестаю волноваться на его счет — выглядит и пахнет он, как надо, и даже рыбья чешуя остается на листьях, как и предполагалось. Пальцы мгновенно пропитываются проступившим жиром, и я сначала не могу удержаться, чтобы их не облизать, а потом — чтобы не глянуть на Баттисту виновато. Он уже несколько раз проявил себя настоящим итальянцем, а я из уважения не могу хоть как-то придерживаться этикета.
— Что ж, ни вина, ни вилок, ни тарелок у нас нет, — сообщаю я очевидное, — так что предлагаю орудовать руками и есть, так сказать, из одной миски. Только осторожно, миска каменная, горячая, как танцы сестер Монтенегро.
Сейчас бы к этой рыбе пару хлебных лепешек и бочонок вина, и я смог бы вообразить, что в одиночку победил в Верденской мясорубке.
— И вина у нас тоже нет, — развожу руками, — поэтому предлагаю вместо тостов рассказывать занятные истории.
— Если бы мы нашли здесь винный погреб и начали ловить здешнюю рыбу, то не грешно бы было пожить здесь пару недель. И жаль, что вас, капитан, нельзя выписать, как повара, к себе в Чикаго. Должно быть с полным набором специй и продуктов вы способны творить чудеса.
Маневра капитана с пальцами я будто и не замечаю. Стараюсь сесть у общей тарелки так, чтобы было пристойно и ничего лишнего из- под пальто не сверкало.
— Господа, давайте все же пока мы не наелись и не захотели спать, обсудим ситуацию. А потом можно и истории. Обожаю истории, особенно со счастливым концом.
Даже не знаю, какую попробовать первой, начну с той что ближе. Пальцами так пальцами, руки все равно близко мыть.
— Возможно мы немного сбились с пути. Может нам стоит завтра прочесать окрестности в поисках двери. Надеюсь, дверь где-то здесь и для ее обнаружения не нужно строить плот.
Смотрю на капитана — что он об этом всем думает.
— Все может быть, — какой смысл спорить о том, чего я не знаю, — но свиньям мы поверили с первого слова. А ведь один дьявол знает, что у них в головах. Может, дверь появляется, когда приходит корабль.
Может, такое было только один раз, и нам вообще не на что надеяться.
— Одно ясно — разведка необходима. Поэтому прочесать лес, поискать еще статуи, еще раз залезть на дерево — все это придется сделать. В случае неудачи вернемся на побережье и разведем сигнальный костер.
Пожалуй, если ничего не получится найти в лесу, придется двигаться вдоль берега. И тогда нужно будет начать составлять карту.
— Моральная? Ну уж нет, я вам лучше с ужином помогу.
Пристраиваюсь у костра и осторожно отделяю от рыбины горячий кусок.
— Ух, командир, когда выберемся, я вам поставлю вина. Мне и дома так никто не готовил.
Насчет выпивки я и правда запросто: мы с ребятами недавно перехватили у конкурентов босса пару грузовиков со спиртным, ну и сами в убытке не остались. Правда, там, в основном, виски был, но так это ж только плюс. Только вот теперь дергаться приходится, я потому так и струхнул, когда подумал, что меня сюда не просто так притащали. Только вот эти истории у костра лучше не рассказывать.
— Эх, жалко, мы не успели у свиней насчет корабля расспросить. Может они тут и не ходят, причала-то нет. Так что без разведки никуда.
Не хочу верить, что нам тут придется жить неделями или месяцами. А то и годами, или вообще навсегда.
— Не будем заранее так пессимистичны. Всё равно кроме свиней нам никто тут не спешил помогать, — помолчав, спрашиваю: — А если придется… Мы сможем построить лодку сами?
— Что-нибудь построим, — отмахиваюсь я, пальцами подбирая выпавшие из брюха рыбины грибы.
В том, чтобы у меня получилась лодка, я не уверен, но собрать плот мы точно сможем. Вопрос только в том, как далеко мы успеем уплыть до первого шторма.
— Ешьте, Баттиста, — я пытаюсь обернуть фокус его мыслей с будущего на настоящее. — Успеете еще поплавать.
От обещания Логана я отмахиваюсь. Уж если мы отсюда выберемся, он первым делом про меня забудет.
— Не то чтобы я стремился, может, до этого и не дойдет, — действительно отвлекаюсь от этих размышлений на еду. Тем более что она заслуживает всех похвал. Капитан не из тех, кто будет сидеть на месте, и даже если мы не найдем дверь, будет искать другие способы выбраться отсюда. Меня это более чем устраивает. Готье тоже будет во всем втом с нами, так что вместе как нибудь выкарабкаемся.
— Давайте тогда рассказывать истории. Синьор Туссента, вам наверняка есть что рассказать, вы повидали всего больше чем мы.
У грибов неожиданно пряный вкус, что-то в них есть такое, отчего вы чувствуете странный подъем настроения и желание смеяться.
Настроение у меня такое, что далеко не всем покажется смешным то же, что сейчас вижу таким я сам, и все же выбора нет — сам предложил, самому и отдуваться. Отправив в рот еще несколько грибов, я начинаю:
— Как-то генерал-лейтенант Карло де Симоне решил навестить свои отряды в Сомали. К его приезду изрядно готовились, как всегда бывает, если все предупреждены заранее. Местный заправила — положим, губернатор — захотел, чтобы все женщины племени, рядом с которым стояли войска, приветствовали генерала восхищенными возгласами и жестами, когда он прибудет. Вот только была одна загвоздка — местные женщины предпочитали обходиться без одежды, — я подмигиваю ребятам и слежу, как они отреагируют на эту сальную деталь, — как и большинство других африканских диких женщин. Не признают даже белья. Не очень подходящий видок для торжественного чествования. Губернатор позвал вождя племени и выдал ему юбки и блузы для этих женщин, чтобы они могли одеться для встречи генерала. Вождь поклялся, что все будет, как от него требуют. А перед самым приездом, когда женщины уже выстроились по обе стороны дороги, они все как одна были в юбках, а вот блузы пришлись им не по вкусу — так что выше пояса они были, в чем мать родила. "Какой кошмар! Дикость! Это провал!" — визжал губернатор. Вождь выслушал его крики и спокойно заверил, что женщины пообещали прикрыть голые груди, когда генерал будет проезжать мимо них. Губернатор поверил — выбора-то у него уже не было. И что вы думаете? Хотел бы я знать, что думал себе генерал де Симоне, когда все женщины, — по мере приближения к концу истории мне приходится делать паузы для смешков, — ну вы понимаете, все женщины, голые по пояс… хах.. все, мимо которых он проезжал… хе… одна за другой, как по команде, поднимали подолы юбок так высоко, что закрывали ими даже лицо.. хыхы… зато открывали кое-что пониже — для полного обзора.
Из-за собственного хохота я не слышу, закончил я в полной тишине или все-таки эта байка не только у солдат вызывает смех. Останавливаюсь я лишь на пару секунд — и то только ради того, чтобы забросить в рот еще одну порцию грибов.
Не знаю, что меня так веселит, отчаянье, нервы или все-таки морю удалось меня расслабить, однако забавным мне кажется любая фраза капитана или любой комментарий Готье. Временами я улыбаюсь или хихикаю своим мыслям, вспомнив как капитан сказал, что я болен свинкой, или как держался с Готье тот свин…
История про африканок тоже почему-то кажется мне дико смешной, хотя я не знаю, решился бы я пересказывать её кому-то в салоне или нет. Может, разве что запомнить для каких нибудь суровых офицеров. В конце, когда капитан от смеха не может закончить, я тоже смеюсь, хоть и больше от того ,чтоо сам смеется, и восклицаю "Ну говорите же!"
Подумать только, какой солдатский юмор! Но до чего же смешно!
Моя история всего лишь один из эпизодов жизни таких же ребят, как я. Когда все это с нами происходит, кажется, будто ты умирали от скуки, но потом оказывается, что было забавно — а сейчас так и подавно.
— Мы как-то гостили у Марии Д., у которой, помимо отцовских капиталов, имелся ещё и титул. В наших кругах она считалась эксцентричной, так как любила носить мужскую одежду и трость. Нас пригласил ее знакомый посмотреть на автомобильные гонки, в которых он участвовал. Личность не очень приятная, но поскольку мы могли смотреть там на него издалека, не общаясь, и нам было скучно, мы поехали. Там в гараже, пока он готовился, мы одели повязки и значки, будто бы мы механики и прочие помощники — чтобы нас не выгнали, хотя мы там просто пили шампанское и напутствовали его на удачу. Мне достался ещё и клетчатый флажок, и когда он выехал, я стоял вместе со всеми и махал ему в знак поддержки, пока не пришел один из организаторов и не спросил, почему мы зовём его на техническую остановку для дозаправки, если он только выехал. Мы обсудили уже, как наш гонщик будет зол, когда вынужден будет сейчас к нам вернуться, приготовились даже утешить его шампанским, как вдруг объявили, что он попал в аварию, и его унесли врачи. Организатор снова пришел к нам и спросил, кто у нас запасной пилот. Оказалось, что повязка была у Марии. И она говорит: "Ну, раз написано, что я, значит я!"- и с этим садится во вторую машину. Едва она выезжает, мы спрашиваем, а ничего, что она пьяна. А организатор нам отвечает: "Да ничего! Тут все участники пьяны." Мы переспрашиваем: "Как все?" А он нам:"Да-да, в стельку!"
— Мария тем временем проехала без проблем половину круга, а затем преспокойно выехала за обозначенную гоночную трассу и углубилась в город. Мы выдвинулись её искать и нашли машину у привокзальной площади, вырезанную в столб. А Марии нигде не было. Мы расспросили местных, и нам сказали, что она едва вышла, купила билет на поезд и укатила в Нью-Йорк. Представляете! А потом через неделю мы все получили от неё открытки с приглашениями, что она замуж выходит. Жаль, после замужества мы уже с ней не так часто виделись. Она всегда такие номера выкидывала…
Отчего-то мне кажется, что и мы трое сейчас пьяны. Может, это свежий воздух на нас так действует?..
Ну и вечерок, а? Вроде и не пили ничего, а с души прям отлегло. С байки капитана я так хохочу, что умудряюсь даже грибами поперхнуться и еще минут пять пытаюсь откашляться. Не успеваю отдышаться нормально, как Баттиста начинает рассказывать про гонки. Тут уж я, понятно дело, слушаю во все уши, а когда он доходит до сути, у меня от смеха уже челюсти сводит.
— Что, так и поехала? И все в стельку, а? Ну ты даешь, парень! — ржу как ненормальный и даже, кажется, по спине его хлопаю.
Когда очередь доходит до меня, я сначала не могу ничего припомнить. Так-то историй у меня полно, но все они про то, о чем лучше не трепаться. Подумав немного, вспоминаю нашу семейную байку.
— Я вам про батю своего расскажу. Мы как в Нью-Йорк перебрались, так он поначалу все время дергался, что кругом одно ворье. А в нашем квартале так оно и было. Так что батя держал у себя в шкафу рядом с кроватью дробовик. Говорил: «Хоть брать у нас нехер, но и что есть, не отдам!» И если ночью какой шум слышал, так думал, что это нас грабить лезут, и сразу за ружье хватался. И тут такое дело еще, что батя мой привык голышом спать. И вот один кон просыпается он ночью и слышит, что на кухне кто-то шарится. Ну он, понятное дело, хватает дробовик и идет на кухню, прям как есть, с голым задом. И, значит, видит батя, что свет на кухне горит и кто-то там ходит. Ну все, думает, точно воры! Опускается он на четвереньки и ползет к кухне. На ходу прицеливается в дверь и орет: "Выходи, сука, убью!" А к нам тогда тетка приехала погостить, ну и пошла она ночью воды попить или еще чего. Ну, слышит она такое дело, дверь распахивает, а там батя на четвереньках, голый и с ружьем. Она от такого зрелища чуть дуба не врезала, еле откачали. А с утра сели мы завтракать: мать с отцом, я и сеструха моя. А тетки нет, выходить стесняется — ну, что батю без штанов видела. Так он пошел за ней, стучит ей в комнату и говорит: "Вы, уважаемая, простите и все такое, но мой дом — моя крепость, так что вы еще спасибо мне должны сказать, что мне не пофиг на вашу безопасность". Тетка с тех пор к нам в гости ни ногой.
Снисходительно переношу похлопывания по спине — в конце концов, мы все чудом избежали смерти. Это роднит.
Слушая историю водителя и краснея на особо изощренных ругательствах, я думаю о том, что наверное отец и дед могли бы быть мною довольны, что я провожу время в такой "мужской" компании, а не в обществе "жеманничающих оболтусов". Ох, наверняка, они бы эти истории оценили.
Посмеявшись над отцом Готье и его причудами, я думаю о том, что тут у костра так хорошо, что и уходить не хочется. Тем не менее, взглянув на усыпанное звездами небо, спрашиваю у капитана:
— А как мы будем дежурить сегодня? Так же, как и вчера?
Пока вы купались, ужинали и развлекали друг друга историями, действительно наступила ночь. Не смотря на то, что настроение у вас продолжает быть приподнятым, усталость берет свое.
Где-то вдали тоскливо по-волчьи воет ночное животное.
Я так смеюсь над собственной байкой, что чуть не пропускаю историю Адриано. А зря, ведь она еще веселей — и живут же они у себя в Америке, ни о чем не печалятся! И, конечно, в центре истории — женщина, все самые нелепые ситуации всегда из-за женской глупости, как же иначе.
— Я мало что понимаю в книгах, но вам бы сочинять романы, — выдавливаю я из себя, отсмеявшись. — Только главное не называйте настоящих имен, а то вас в суды затаскают!
Готье не заставляет себя ждать — и надо же, смеется с нами над собственным отцом. Я поначалу хмурюсь, но потом понимаю, что зря — и позволяю себе снова захохотать. Ведь мы здесь уже как одна семья, а в семье все подшучивают друг над другом, да и дело вовсе не в старике Готье — дело в тетке, любящей залезть в холодильник по ночам.
Вопрос Баттисты не возвращает меня к реальности. Я хочу отмахнуться от него, смеясь, и предложить всем просто как следует выспаться, оставив костер пожарче. Но далекий звериный вой обрубает все подобные мысли. Может, мы и семья, но все еще вдали от дома.
— Можем дежурить парами, а можем попробовать по одному, — я все еще продолжаю советоваться с ними, а не приказывать.
Неплохо бы нам и поспать. Три часа вторую ночь подряд будет маловато даже для меня, но смогут ли парни выдержать одиночную вахту — вопрос.
— Никогда об этом раньше не думал. Может, это и есть мое призвание, — отвечаю офицеру, действительно замечтавшись о том, как печатаю свой роман на машинке от синьора Оливетти, курю сигареты через мундштук, а за окном виднеется море, и легкий ветер оттуда шевелит занавески, а внизу на кухне в одних брюках готовит свежепойманную рыбу…
Жуткий звук из леса разбивает всю эту прекрасную мечту, заставив меня оглянуться.
— А как вы считаете будет лучше? — спрашиваю, складывая лист, который использовал вместо салфетки вдвое-вчетверо-вшестеро.
Похоже, я слишком рано задаю такие вопросы.
— Тогда предлагаю так, — я решительно встаю, чтобы потянуться и размяться, — первую часть ночи дежурю я, а вторую часть — вы вдвоем. Так поспим чуть подольше, это не помешает.
Я подтаскиваю одно из запасных бревен к костру, чтобы прибавить жару и яркости.
— В связи с этим торжественно объявляю отбой!
Чтобы не клонило в сон, сам я пока остаюсь на ногах — после сытного ужина сидеть в дозоре противопоказано, лучше нести вахту стоя.
— Тогда всем доброй ночи. Не будем терять времени.
Я после такого веселого ужина и насыщенного дня не чувствую, что смогу сейчас уснуть — даже не смотря на то, что до этого спал всего три часа. Мою руки в море, а затем подхожу к кустам и трогаю свою одежду — та, разумеется, за такого короткое время не успела просохнуть, все еще сырая. Придется спать в пальто.
Вот уж не думал, что придется спать в одной "постели" с Готье.
Укладываюсь на нашей лежанке на бок, повернувшись лицом к лесу, достаю из пальто украденную железяку и принимаюсь ее рассматривать, может, на ней есть какие-то подсказки.
Когда Логан и Адриано укладываются, над вашим лагерем устанавливается тишина, в которой потрескивают бревна и шумят волны. Вдали в лесу вой повторяется еще дважды, но не похоже, чтобы зверь приближался.
Звезды над вашими головами по-прежнему чужие. Железяка, к сожалению, не сообщает ничего нового.
Ключ я кладу прямо перед собой и смотрю на него долго, будто ожидаю, что он не выдержит и каким-то образом раскроет мне свои секреты. Я уже начинаю проваливаться в сон, охваченный мыслями о его загадке, как вдруг одна мысль пронзает мой разум, как электрический разряд, и я широко открываю глаза, вглядываясь в траву возле лежанки и кустов — растут ли тут эти странные цветы?
Диковинных черных и багровых цветов зловещего вида тут хвастает, они растут по всему этому лесу.
Я все еще посмеиваюсь, когда со стороны леса доносится звериный вой. Наверное, это какие-то местные волки, вроде тех, что сегодня напали на деревню. Живо припоминив тяжесть косматой туши и вонь из ее пасти, перестаю веселиться.
— Ты это, возьми-ка, — протягиваю капитану пушку. — И буди, если будет тут невмоготу одному сидеть.
После этого растягиваюсь на бревенчатом ложе, сцепив руки за головой, и почти сразу отрубаюсь.
Что за стремление избавиться от оружия любой ценой? На этот раз я все же беру у Готье его револьвер, хотя вряд ли предпочту его карабину. На предложение разбудить, если что, киваю. Юнец может быть уверен, так оно и будет.
Я сажусь на лежанке, припоминая свои ощущения от запаха. Было странно, но тогда ведь я только к лицу поднес. А что будет если пойти дальше? Может я увижу что-то, чего не вижу сейчас?
Может, поэтому на статуях и на ключе именно такой узор? Указующий перст статуи. Дикие цветы. И звезды?..
Срываю один из ближайших цветов, поскольку я сижу к капитану спиной, вряд ли он видит, чем я занимаюсь. И хорошо, не надо, чтобы он меня останавливал. Если все время бояться, то можно и впрямь искать выход месяцами.
Я отрываю от стебля бутон и, поколебавшись, засовываю его себе в рот, после чего разжевываю. Если начну умирать, то может от морской воды можно будет очистить желудок.
Проглотив таким образом цветок, смотрю на звезды — изменится ли там что-то.
Последствия не заставляют себя долго ждать.
Я кладу стержень обратно в карман, чтобы не потерять, нащупываю трость и действительно иду к лес к этой штуке. Не могу поверить, что сработало.
Капитан, чем бы он ни занимался, видит, что Баттиста, ни на кого из вас не глядя, идет в ту сторону леса, откуда вы пришли. Хотя кусты есть и гораздо ближе. С собой он берет только трость, и, похоже, его ничуть не беспокоит, что на нем ничего нет, кроме пальто. На оклики он не реагирует.
— Баттиста, и что вам не спится? — ворчу я, когда тот начинает возиться, мешая Готье спать, а мне — слушать.
Когда он встает и уходит, я сначала решаю, что парню прихватило живот от походной еды с непривычки, но он явно игнорирует и первое, и второе подходящее укрытие.
— Черт, Готье! Готье! — я толкаю Логана и сую ему револьвер, как только он продирает глаза. — Что-то происходит!
Я не знаю, нужно ему идти со мной или лучше остаться у костра, поэтому не даю распоряжений — пусть решает самостоятельно. Сам же я бегу за итальянцем:
— Баттиста! Адриано! Черт побери, что на вас нашло? Эй, ты слышишь?! Подожди хотя бы!
Я следую за огнем — он освещает все так, что дорогу видно прекрасно. Я не рискую ни об что споткнуться. Шепот вокруг скорее мешает, чем пугает — я вижу, что огоньку эти создания не страшны, а потому тоже не боюсь, что он погаснет.
Иду я не так чтобы быстро — офицер может нагнать меня без труда. Я слышу его голос откуда-то издалека и останавливаюсь, будто прислушиваясь и стараясь понять, что он говорит. Когда я оборачиваюсь на капитана, мой взгляд постоянно проскальзывает мимо его фигуры, не способный задержаться на лице. Я понимаю, что это он, но с трудом разбираю, что он говорит. Раз уж он идет за мной, поясняю ему свои действия:
— Я знаю, где она. Я знаю, как туда прийти.
После чего делаю знак, чтобы тоже шел за огнем, и снова иду по указываемой тропе.
Когда синьор Туссента догоняет Баттисту, видит, что зрачки у него снова на всю радужку, а взгляд расфокусированный. Он показывает идти за ним в черноту ночного леса.
— Черт вас побери, Баттиста, почему нельзя пойти туда днем?
Я не понимаю, что с ним происходит, но решаю его не трогать — я в этом месте вообще мало что понимаю, а сегодня явно был его день.
— Готье! — все, что я могу сделать, так это позвать американца, чтобы он не потерялся в лесу. — Идите сюда, отбой отменяется!
Дьявол, и почему я не прихватил с собой огня!
Мне приходится вновь остановиться, чтобы разобрать бормотание капитана сквозь шелест других голосов.
— Потому что светляки бывают только ночью. Днем их не видно, — отвечаю терпеливо. Видимо капитан совсем устал, раз не понимает очевидных вещей.
— Не отставайте, вдруг я не запомню дорогу! — продолжаю путь, боясь, чтобы видение не пропало среди деревьев.
Отлично, мы идем по следам каких-то жуков. И моя одежда осталась у костра! Нужно хотя бы оставить какие-то следы, чтобы мы могли вернуться — надеюсь, недалеко уйдем.
Я в сердцах орудую штыком, оставляя на деревьях надрезы-зарубки.
— А? Что? — от тычка капитана я рывком сажусь на настиле и недоуменно озираюсь. Когда он сует мне в руки револьвер, понимаю, что дело серьезное.
Завидев Баттисту, направляющегося прямиком в лес, следом за командиром бегу к нему.
Ну, готово дело, наш пижон-то, похоже, чем-то закинулся втихую, вон шары как у торчка! И еще несет какую-то чушь про светляков.
— Ты что, типа за светляками собрался? Совсем, что ли, с катушек слетел? — я готов за шиворот притащить кудрявого обратно к костру, но командир, похоже, отнесся к его бредням серьезно, так что и я иду следом за ними, матерясь про себя и готовясь в случае чего палить в кусты.
Что бы ни видел Адриано, оно пляшет между деревьями и ведет его чуть западнее того места, где вы остались ночевать. Офицер и водитель, если продолжают следовать за Баттистой, поминутно спотыкаются в темноте о невидимые травяные кочки или упавшие ветки. Адриано же ни разу нигде не падет и ни во что не врезается, будто у него фонарь на лбу.
Светляком в лесу действительно очень много и отчасти их зеленоватый свет рассеивает тьму — и вы видите очертания стволов деревьев. Странных диковатых цветов под ногами становится все больше, пока они не превращаются едва ли не в сплошной ковер, покалывающий ваши босые ноги. В воздухе распространяется причудливый аромат, от которого вам кружится голова, и в какой-то момент вам начинает казаться, что в листве деревьев и кустах кто-то шепчется и наблюдает за вами.
— Черт, Баттиста, если звезды так ясно освещают вам дорогу, дайте, что ли, руку! — не выдерживаю я в конце концов, в очередной раз цепляясь пальцем за какой-то пень. — Готье, хватайтесь за хлястик!
— Она где-то близко! — говорю обрадованно, не замечая, как шипы с цветов царапают ноги.
— Их так много, значит мы рядом! — слова Готье я едва ли разбираю, похоже, он тоже рад, что мы почти нашли ее.
Капитан просит руку, это я слышу. Черт, похоже, им и правда темно, они там вдвоем едва ли не деревья ворочают, так шумят.
Останавливаюсь и, не оборачиваясь, протягиваю руку назад — боюсь потерять свой единственный ориентир из виду.
— Вы их слышите? Им не нравится, что мы к ней идем, — говорю шепотом.
Сначала я радуюсь цветам под ногами, но уже первые пару шагов отрезвляют: заноза за занозой. Надо быть полным идиотом, чтобы заступить в дозор босиком.
За руку Баттисты я цепляюсь мертвой хваткой — так я и удержать его смогу, если что. То и дело подскакивая из-за шипов, пытаюсь прислушиваться.
— Их — кого? Кому им?
Мне все меньше нравится происходящее.
— Что это, бля, за джунгли амазонки? Как спецом тут кто этой дряни насадил! Запашок как в парфюмерной лавке. Эй, парень, далеко еще, а?
Задолбавшись то и дело натыкаться на какие-то сучья и пни, хватаюсь за предложенный капитаном хлястик. — Идем тут как караван верблюдов, — бурчу под нос.
Вы втроем выбираетесь на небольшую круглую поляну, окруженную корявыми перекрученными деревьями. На голой земле тут и там растут пышные копны странных цветов. Посреди этой площадки, освещенной стоящей в небе полной луной и кружащими вокруг светляками, вы видите огромную дверь на постаменте — настоящие ворота, созданные из дерева и железных механизмов. Дверь стоит в лесу сама по себе — ее даже можно обойти по кругу.
Оба-на! Стен без дверей я видел сколько угодно, а вот дверь без стены — это что-то новенькое.
— Что это за херня? — говорю, обходя ворота. — Кому вообще понадобилась дверь посреди леса? Делать-то что будем, попробуем открыть?
Голова идет кругом — кажется, теперь меня можно и перышком с ног сбить — но я все равно не отпускаю руку Баттисты.
— У вас с собой та вещица? — мне кажется, я использую не те слова — настолько трудно говорить. — Ключ?
Увидев дверь, я ахаю от изумления — я все-таки не до конца был уверен в нашей удаче. Так и стою, разинув рот, забыв запахнуться, пока капитан не спрашивает меня про вещицу.
— Да! Да, конечно! — дергаю рукой и обнаруживаю, что к ней что-то прицепилось — ах да, это же капитан.
Достаю железку из кармана второй рукой и протягиваю ее офицеру. Осталось только понять, как этот ключ работает.
Вступив в круг деревьев на поляну с дверью, Адриано чувствует, что все шепотки и голоса остались за его пределами. В голове проясняется.
Мне явно не хватает рук (Баттисте, судя по состоянию его пальто, тоже), но я не намерен сдаваться.
— Давайте-ка вместе, — я перехватываю у него ключ и иду к двери, так и не отпуская его руку. — Готье, помогите-ка и вы!
В скудном свете, благосклонно обеспеченном нам природой, я пытаюсь рассмотреть и ключ, и дверь, чтобы найти между ними какое-то сходство.
Отдав ключ, я начинаю понимать, в каком виде стою и поспешно свожу пальто на груди свободной рукой. Какой стыд! И это я в таком виде шлялся по лесу? Боже, что у меня с ногами — я как будто по стеклу ходил! Болят жутко!
И капитан не очень-то одет. Хорошенькое дело — вернуться домой в таком виде!
Ведь это она! Наша дверь! Не может быть иначе! Мы дошли! И все это, благодаря капитану! Спасибо тебе, Мадонна, что послала в ту компанию на поляне этого человека. Никто иной бы нас досюда не довел!
Иду за ним к двери в некотором благоговении — не могу до конца поверить, что происходящее правда.
— Ну и что тут, замок или что? — вместе с итальянцами подхожу к двери поближе и стараюсь разглядеть, как она заперта. И правда, херня какая-то. Ну откроем мы ее и что? Она ж и так посреди поляны стоит. Хотя, конечно, интересно, ее открыть, не просто так же она тут торчит.
В центре двери вы находите слот, повторяющий очертания вашей железяки. Вставив ее в слот, вы легко поворачиваете механизм, и тот приходит в движение, засветившись на стыках деталей и вынудив вас благоразумно отступить от постамента на пару шагов.