«…то выведи мужчину того, или женщину ту, которые сделали зло сие, к воротам твоим и побей их камнями до смерти.» (Второзаконие 17)
Похоже, все, что произошло с тобой, было всего лишь причудливым сном. Правда, просыпаешься ты в несвойственном для себя месте. Вокруг царит кромешная темнота, в которой не видно ничего ровным счетом. Ты ощущаешь, что сидишь на переднем сидении машины — на водительском месте. Грудь туго перетянута ремнем безопасности — так, что тебе сложновато дышать. Рядом, на пассажирском месте кто-то есть. Ты его не видишь. Судя по тихому легкому дыханию, это женщина.
Вокруг слишком темно. Настолько, что выяснение, осталось ли мое зрение все еще со мной — слишком сложная задача. Я слишком быстро понял, что нахожусь в авто — видимо, это интуитивная память, и я сел сюда сам.
Если я — это я, а эта жизнь — моя.
Считая свои и чужие вдохи, я протягиваю руку вперед, чтобы опустить ее на руль. И если мои предположения подтверждаются, второй рукой я сначала отстегиваю ремень безопасности, а затем включаю подсветку салона.
Я открываю глаза и погружаюсь в темноту. Она слишком плотная, чтобы рассмотреть хотя бы что-то. Или я ослепла?
Ощущение как во сне, когда кричишь, но только беззвучно. А здесь такая же ерунда со зрением.
Боюсь пошевелиться. Дождусь, когда глаза начнут различать хоть что-то, а пока стараюсь беззвучно вдохнуть. Запах кажется похожим на тот, что бывает в салонах автомобилей.
Ощущаю движение рядом с собой, а следом — удары сердца в ушах, пятках и прочих частях тела.
Выставляю перед собой руку в оборонительном жесте и решаюсь спросить:
— Кто здесь?
Рука Неда действительно нащупывает руль ровно на том расстоянии, к которому он привык. Однако с остальным возникают проблемы: подсветка не работает, сколько ни щелкай, ремень безопасности будто заклинило.
Ваш глаза к темноте все никак не привыкают — никаких очертаний и слабых контуров, сплошное черное ничто, в котором есть толь звуки, запахи, дыхание, сердцебиение, шорохи.
Кажется, я узнал голос, но моя память не предлагает мне ни одного объяснения его присутствия.
— Вы в порядке? — отвечаю вопросом на вопрос. Она боится, но я не могу вспомнить — меня или этой темноты.
С машиной не все в порядке, а со мной, кажется, дело все же обстоит лучше — по крайней мере, пока нет никакой боли. Совсем никакой. Проведя по шее, словно разминая ее, я спускаю руку по торсу и по ноге к колену — а что с одеждой?
Крайне неудобно ничего не видеть — пытаюсь завести машину. Надеюсь, ключ торчит в зажигании. Или, в крайнем случае, лежит где-то у меня в кармане.
Боли Нед действительно не ощущает. Одежда на на нем та же, в которой он ходил в кафе-бар "Точка": пальто, брюки, ботинки, водолазка на месте, на носу чувствуются очки.
Ключ в замке зажигания, но при повороте не происходит ничего ровным счетом. Если Нед проверяет карманы — там бумажник, платок, телефон и футляр для очков.
Мне знакомы эта вежливая манера и голос. Только одна проблема- я не планировала с ним больше встречаться. И как бы это сказать, рассчитывала, что он не повстречается больше никому.
-Какого черта?! Что ты здесь делаешь?
Я по-прежнему ничего не вижу, но быстро начинаю ощупывать дверь в поисках ручки. Нужно поскорее убраться отсюда.
Ручка нащупывается довольно быстро, но пользы от этого никакой — сколько Эммелин не дергает эту дверь, она не открывается. Если она пытается поднять флажок, это ей тоже ничего не дает. Дверь заперта намертво. До Неда доносятся звуки её возни с ручкой.
В моей жизни (жизни?) появилось слишком много третьих сил. Если Эммели… нет, ее звали Саманта. Саманта Браун. Если Саманта не понимает, как она здесь оказалась — и как я здесь оказался тоже, — значит, у нас все же появилось что-то общее. Чьими-то стараниями, не исключено.
— Нам лучше не раскачивать машину, — она так неистово рвется наружу, как будто многое обо мне знает. Многое, но не все — уж я бы сделал все не настолько нелепо. — Если машина стоит где-нибудь на краю.. Думаю, ты понимаешь.
Я вытаскиваю телефон, чтобы зажечь фонарик. Вопрос Саманты (почему это имя все время кажется мне неправильным? Не мог же я перепутать ее с кем-то еще) я игнорирую — у меня нет даже части ответа. Даже больше — я возвращаю ей его обратно, слегка переформулировав:
— Что последнее ты помнишь?
Похоже, Нед, так же как и я, не понимает, что происходит и как мы здесь оказались. А значит, он не похититель. Новость, конечно, хорошая, но от этого не легче.
Что если это такая извращённая игра в его исполнении, прелюдия к убийству?
Господи, вот и меня настигла кара за все, что я совершила! Но сдаваться не в моем характере.
Аккуратно, максимально беззвучно приподнимаю колено вверх и снимаю туфлю. Сегодня я рада каблукам как никогда.
Вооружившись, поворачиваю голову в сторону Неда и как можно решительнее говорю:
-Помню, как мне пришлось убежать из бара, потому что ты невыносимый зануда и хам.
Телефон Неда, похоже разряжен, на попытки включить его — он выдает жалкую вибрацию, которая ни к чему не ведет. Двигаться Неду не очень удобно — ремень плотно прижимает его к сидению.
Эммелин с туфлей в руке чувствует себя гораздо более уверенно.
Эта информация — не самая полезная вещь в мире, как и ее туфля. Я недоволен собой — не помню, была ли она на каблуках. Объективно, это не имеет значения — во-первых, она могла переобуться, а во-вторых, вряд ли ее оружие ей поможет.
Разве что в борьбе со страхом. Я знаю, она боится.
— Ты недалеко убежала.
Субъективно — происходящее все больше похоже на безумие, но я не могу подобрать подходящий диагноз. Поэтому, скорее всего, дело в реальности.
Свет, зажигание, телефон. Что еще осталось проверить? Если она курит, у нее может быть зажигалка или, что еще лучше, спички — в разворачивающихся обстоятельствах они кажутся самыми надежными.
Только на третьем щелчке я понимаю, что продолжаю включать и выключать свет в салоне — несмотря на полное отсутствие изменений.
Не стану отвечать на его издевательское замечание.
Главным образом потому, что сказать-то и нечего. Быть убедительной в этом направлении нашей беседы вряд ли получится.
Все ещё пробую вспомнить, как здесь оказалась.
Восстанавливаю в голове хронологию и маршрут. Но чувствую себя в изолированной комнате. Я знаю, что за этими стенами есть воспоминания, да вот только двери пока не нашла.
С минуту сижу молча, слушая, как Нед щелкает выключателем. А потом все же решаюсь к нему обратиться:
— Нед ( делаю паузу, испугавшись собственной глупости).. если ты собрался меня убить, то сделай это быстро. Пожалуйста. Если нет, то прекрати нажимать эту кнопку, и давай подумаем, как нам отсюда выбраться!
Мне действительно было бы проще убить тебя, чем прекратить "щелкать эту кнопку". Думаю, я мог бы дотянуться до твоей шеи даже несмотря на ремень. Насколько я помню, она не слишком крепкая.
Но нет, мне не интересно.
Второе предложение девушки — выбраться отсюда — звучит уже не так скучно. Не уверен, что могу рассчитывать на ее помощь, но, возможно, она — часть разгадки. Или даже ключ. Возможно даже, оба ее предложения — на самом деле одно и то же, ведь мы пока не знаем, на что придется пойти, чтобы выбраться отсюда.
Пока тянется пауза, я успеваю щелкнуть выключателем еще 12 раз. Объяснять ей, что нам необходимо проверить, действительно ли свет не включается, я не стану — как и все остальные, она не сможет понять, насколько это важно. Свет не зажигается и после 13-го щелчка, поэтому я перехожу к зажиганию — и несколько раз проворачиваю ключ туда-обратно. Уже очевидно, что здесь ничего не работает, но мы не можем из-за этого предположения прекратить проверки.
— Думаю, кто-то постарался сделать все возможное, чтобы выбраться нам не удалось. И, конечно же, ты не куришь и у тебя нет зажигалки. Но если мы достанем подголовник из одного из кресел, я смогу выдавить боковое стекло.
Закончив с зажиганием, я перехожу к окнам. Передние, скорее всего, с электронным управлением, а вот задние можно попытаться открыть, если я смогу дотянуться до ручки. Машина напоминает мне игрушку-куб с множеством замков, лабиринтов и сортеров, которые надолго увлекали меня в детстве — и я начинаю проникаться к ней симпатией.
Затаив дыхание, я слушаю его молчание, ощущаю его презрение и отсчитываю щелчки.
Шесть, семь, восемь…
Как знать, может именно сейчас он решает мою судьбу и отсчитывает последние мои секунды.
Это очень страшно, немного волнительно и немного горько.
Интересно, как он убъет меня? Уверена, что в запасе у такого монстра есть парочка изысканных приемов на любой случай.
На мгновение щелкающий звук затихает, а потом сменяется другим — я слышу , как ключ поворачивается в зажигании.
Значит, все таки второе.
Я мысленно выдыхаю и чуть разжимаются пальцы, которыми держу туфлю.
От слов Неда я непроизвольно вздрагиваю, выслушиваю каждое с предельной внимательностью. Затем с некоторым опасением предлагаю свое участие:
— У меня туфли с металлическими набойками. Может быть ими можно разбить стекло?
— Большинство видов стекла можно разбить каблуками с металлическими набойками, — говорю я Эммелин, все еще пытаясь дотянуться до оконной ручки на задней дверце. Строго говоря, я уже ответил на ее вопрос, но, делая поправку на контекст разговора, мне лучше продолжить. — Это достаточно новая и хорошая машина, чтобы стекла были как минимум трехслойными и прочными. Снаружи мы могли бы попробовать, но внутри слишком мало места для замаха. Если использовать твой каблук как рычаг, я смогу увеличить прилагаемую силу и выдавить либо повредить стекло. К тому же, так мы не создадим никакого шума, ведь нам неизвестно, что или кто ждет снаружи. Кроме того, если вокруг нас вода, скорее всего она начнет проникать в салон тонкой струей, я успею это заметить и у нас будет больше времени, чем если бы я сразу разбил стекло.
Все это довольно просто и если бы она задумалась хотя бы на минуту, то сама бы все поняла. Но мне повезло — вопросы меня не раздражают, а если я могу на них долго и обстоятельно ответить — это успокаивает. Чаще всего я так не делаю, но сейчас девушка слишком напугана, чтобы перебивать — и это позволило мне высоко оценить вероятность не быть прерванным в течение 40 секунд. Я использовал 39 и поэтому добавил:
— Эммелин.
Это заняло еще 95 сотых секунды.
Его обстоятельная манера нервирует меня ещё больше. Примерно на середине хотелось прервать нудное пояснение, но раз уж оно не лишено смысла, слушаю внимательно и до конца.
-Нед ( небольшая пауза). Я ничего не смыслю в машинах, никогда не была заложником и уж тем более не хочу утонуть или захлебнуться. Поэтому просто скажи ( мысленно добавляю — пожалуйста, без пояснений), чем я могу помочь, и я все сделаю.
Мне приходится некоторое время помолчать, пытаясь найти связь между всеми озвученными девушкой утверждениями. Я хотел бы уточнить, что объяснения скорее нужны именно тому, кто чего-то не смыслит, особенно если он не хочет попасть в неприятности. Но в конце концов я справляюсь.
— Просто передай мне свои туфли.
Точнее, почти справляюсь.
— Если только допускаешь, что каблуки могут быть сломаны, а желаемый результат так и не будет достигнут.
Ну что ж, была ни была, — протягиваю туфли ( он, кажется, имел ввиду обе).
Именно в этот момент в голове звучит голос Неда и произнесенное им "Эммелин".
От такого озарения темнота содрогается перед глазами, нервный импульс пронзает тело насквозь и поступает холодным потом на поверхности кожи.
Не дожидаясь, пока мужчина заберёт туфли, я кладу их на колени.
И если Нед уже успел протянуть руку, я касаюсь его пальцев, в надежде, что это напоминает успокаивающий жест.
— Нед,ты уверен, что знаешь, как действовать? Только что ты назвал меня другим именем и я опасаюсь, что мы немного запутались в ситуации.. Может пересмотрим план ?
Ее пальцы — они гораздо теплее туфель, которые я ожидал получить. В них есть едва уловимый отголосок пульса — того, что живет где-то глубоко внутри ее тела. Он словно бьет меня током — и я знаю, что такое статическое электричество, дело совсем не в нем.
Не нужно так делать, девушка, которая хочет быть Самантой Браун. Особенно когда я не вижу — не нужно.
Я одергиваю руку, сначала — на руль, и из-за этого там теперь тоже останется след ее прикосновений, а потом — себе на колени, хотя все мальчики с самого детства слышат, что руки нельзя вытирать об одежду.
Вот только никто не подготовил салфетки заранее, ведь это не моя машина.
Чтобы закончить тереть пальцами по ткани брюк, я сжимаю руку в кулак.
— Я буду называть тебя Самантой, если хочешь, — но здесь, в этой темноте, ты не заставишь меня поверить, будто ты так проста. — Просто. Дай. Мне. Твои. Туфли.
И теперь из-за ее глупого поведения я гораздо сильнее хочу просто получить их, чем выдавить чертово стекло.
Последняя фраза Неда, сказанная почти по слогам ( то ли от нахлынувшей брезгливости, то ли от гнева, то ли ещё от чего) свидетельствует о том, что я позволила себе слишком много, и дальше не стоит рисковать.
-Я правда предпочитаю, чтоб ты называл меня Самантой, ведь это мое имя, — говорю спокойно, не хочу выводить его из себя ещё больше.
И тут же послушно протягиваю туфли, подцепив их пальцами под каблуки:
-Держи.
Может в другой ситуации меня бы даже немного умилило, что с виду непоколебимый и суровый мужчина может столь нервно отреагировать на обычное прикосновение, но в данной- лишь укрепило опасение, что я нахожусь в машине с психопатом.
Вручив ему туфли, с замиранием сердца вжимаюсь в свою дверь
Едва туфли девушки оказываются в руках Неда, как внезапно вспыхивает свет, на миг ослепивший его. Проморгавшись, юноша видит, что сидит в салоне дорогого авто. Кресла обиты натуральной черной кожей. На сидении рядом никого нет. О девушке напоминают лишь аккуратные черные туфли, оставшиеся в руках, и телесное воспоминание о прикосновении.
Свет горит снаружи. Похоже, ты находится в каком-то подвальном помещении, возможно на подземной парковке. Однаок других машин не видно. Перед машиной простирается бетонная дорожка, свет льется от ламп на потолке, у стен, утопающих в полумраке, стоят длинные ряды шкафов с ячейками.
Не представляю, чем одно имя может быть лучше другого в данном случае. Но это не важно — мы возвращаемся к плану, а что может быть лучше.
Увы, облегчение недолго — я даже не успеваю прислонить каблук к стеклу, как рефлексы берут верх и я временно слепну. Больше минуты (84 секунды) уходит на восстановление баланса опсинов и ретиналя и понижение светочувствительности примерно в 1000 раз. Продолжать взлом стекла в этот момент неразумно — приходится ждать, пока я смогу достоверно опираться на зрительные сигналы.
За это время я совершенно точно не слышал щелчок ремня безопасности и хлопок двери — и из-за этого, "прозрев", первым делом оборачиваюсь на заднее сиденье. Нет, разумеется, она не могла туда перебраться.
Скорее всего, ее дверь была незаперта с самого начала, а ремень — не пристегнут. Мне не стоило верить ей как источнику информации, и по-моему это уже не впервые. Следует оценивать ее возможности выше.
Осмотрев туфли, я перекладываю их на соседнее сиденье, а затем проверяю содержимое перчаточного ящика, а затем пробую еще раз завести машину.
В ящике ты находишь букетик белых искусственных цветов и два серебряных доллара.
На этот раз машина послушно заводится, подсветка на панели управления загорается — у тебя полный бак. Двигатель работает тихо и ровно, чувствуется, что машина новая.
Присмотревшись к шкафам, ты видишь, что в ячейках стоят портретные фотографии людей, старые подсвечники, сухоцвет и выцветшие искусственные цветы.
Рассматривая помещение через оконное стекло автомобиля, я понимаю, что никогда не слышал о таком месте. Монумент? Жертвам теракта, наверное, хотя нет никаких оснований для подобных выводов, кроме разве что количества фото. На этой машине для кого-то привезли цветы, но что-то пошло не так. Может быть, эта исчезнувшая девушка — чья-то родственница? Саманта Браун. Попытавшись переставить буквы, я не получаю ничего путного. Нет, это имя мне ничего не говорит, как и Эммелин. Она выбрала неудачную подсказку, если хотела указать мне на того, за кого мстит. Если взять все три имени… Эмма, Натан и Лина Брунес? Я ничего им не сделал, да и одна "м" остается лишней.
Копаясь в буквах, я глушу и заново завожу машину не менее шести раз. Да, я действительно могу быть уверенным, что она скорее в порядке, чем нет. Я могу понять, что она договорилась с кем-то снаружи включить свет в нужный момент, но как они добились нужного поведения от машины? Какое-то дистанционное устройство. Столько подготовки — ради чего?
Машина заведена и выглядит в порядке, если верить индикации. Включив ближний свет и щелкнув левым поворотником, я трогаюсь. Медленно, но не дело не в разумном ограничении. Мне нужно смотреть не только вперед и в зеркала, но и по сторонам — и куда внимательнее.
Никого ни по сторонам, ни сзади не видно. В машину снаружи медленно просачивается сладковато-приторный запах формалина и немного склепной гнили.
Машина заводится все 6 раз и безукоризненно подчиняется всем твоим действиям.
На бетонном полу перед машиной ты видишь белую стрелку, нанесенную краской. Впереди метрах в 50-и в свете люминисцентных ламп виднеется тяжелая металлическая перегородка и шлагбаум. Над воротами красная лампочка сменяется зеленой, и шлагбаум начинает приподниматься, так же, как и перегородка.
Прекрасно — здесь предусмотрено движение на автомобиле! Автоматика работает, как нужно — это тоже хорошая новость (хотя я не люблю шлагбаумы, объехать его другим маршрутом не представляется возможным). Я продолжаю движение, придерживаясь направления, указанного стрелками.
Что это все-таки за место? Запахи, как в морге, но в морг не приносят цветов. Должно быть, какой-то склеп для тех, кого не устраивают кремация и ингумация, а содержание фамильной усыпальницы не по средствам.
Ты въезжаешь в открывшиеся ворота, и видишь, что тебе навстречу едут другие машины.