«Люди были настолько подавлены вечной угрозой войны и приготовления к ней, что, когда она началась, они даже почувствовали облегчение.» Герберт Уэллс, «Война в воздухе»
Война — дело для настоящих мужчин, и ты не ошибся, когда решил, что армия — это твое призвание. Здесь ты чувствовал себя на своем месте, и было закономерно, что в течение всех военных действий, гремящих по Европе, ты медленно но верно продвигался к заслуженному офицерскому званию, получая награды за отвагу и храбрость. К тому же, в штабах почти не было женщин — это тоже тебя более чем устраивало.
Италия не получила того, чего хотела по итогам, ведь националисты, к которым ты прислушивался, — популярные в армии — надеялись, что мировой передел поможет восстановить былое величие древней Римской империи. Однако лично ты в войне не разочаровался, в отличие от большинства, хоть и повидал всякое и потерял множество сослуживцев. Прив этом после настоящего ада в обычную мирную жизнь казалось нереальным. Слюнтяи-социолисты, выступающие против войны, жили каким-то фантастическими иллюзиями, и потому после того, как огонь боёв в Европе угас, ты остался в армии, готовый в любой момент поддержать партию Муссолини. Стычки с демонстрантами и погромщиками служили для тебя отдушиной, пока в один прекрасный день ты, вместо того, чтобы проснуться в своей привычной постели, обнаружил себя очнувшимся посреди поля, среди кучки незнакомцев, одетых преимущественно в гражданское.
Ты одет в свой серо-зеленый мундир, шляпу с петушиным хвостом, горные ботинки и плащ. При себе у тебя штык-нож, подсумка с патронами и карабин Каркано.
В этой ветке ты сможешь писать то, что не должны видеть другие — пошептать кому-то что-то на ушко, рассказать о тайных действиях, поделиться настоящими мыслями.
Глядя в высокое небо, я глубоко и медленно дышал, чувствуя, как по телу громыхают орудия тревоги. Такое могло случиться только в том случае, если вся эта мирная жизнь мне померещилась, украв и без того короткие минуты перед смертью.
Но тревого была, а боли не было. Я повидал умирающих бойцов, и никто из них не был похож на человека, не чувствующего боли. Приподнявшись на локте, я понял, что не только не ранен, но даже и не контужен. Вокруг оказалось слишком много людей, в основном гражданских, и даже женщины. Демонстрация? Здесь есть даже коммунисты!
Все понятно. Случилось страшное — у меня провалы в памяти. Мы разгоняли демонстрацию, я потерял сознание и теперь пришел в себя вместе с мятежниками.
Мое оружие служит только Италии. Вряд ли есть способ скрыть карабин от чужих глаз, но от чужих подсчетов — мое неотъемлемое право. И я буду защищать его надежно с ножом, надежно спрятанным даже от глаз.
Все для государства и ничего кроме государства.
С верхушки ты видишь румына и этнографа, которые тоже отправились в лес, но на порядок восточнее вас. Они копошатся на берегу ручья, который течет меж деревьев и идет вглубь леса — в сторону прогалины, достаточно широкой и длинной, чтобы означать дорогу, идущую сквозь лес.
В лагере священник и мальчишка водятся у каменного выступа, а русский, как и ты, влез на елку, обдирая лапник.
Лес тянется на север на несколько километров, а там дальше у горизонта светлеет и редеет, снова переходя в равнину.
Поля из которых вы пришли тоже тянутся, сколько хватает глаз. Ни дыма, ни домиков, ни городков, ни столбов — ничего такого ты не видишь.
Черт побери, какие просторы! Такие поля простаивают без дела. Я начинаю сомневаться, что действительно нахожусь в Италии — на родине каждый пиеде был бы возделан.
Вполуха слушая болтовню подопечных, я всматриваюсь в заросли кустов и ветки деревьев. Если покажется достаточно крупная птица вроде тетерева, я намерен потратить на нее патрон, чтобы обеспечить отряд ужином. Разведка дала понять, что совсем без ночевки нам вряд ли удастся обойтись. Я не против подстрелить и зайца, но разделать его будет куда сложнее. Не может быть, чтобы здесь не водилось птиц.
С новой точки обзора ты видишь лес, который вы уже преодолели. В месте вашего сражения — которое сейчас находится на относительно безопасном от вас расстоянии — ты замечаешь, что на деревьях видны белые пятна. Кажется, будто похожие пятна виднеются и с другой стороны дороги — но глубже в лес. Вдоль опушки ничего такого не видно.
Дорога продолжается через поле, и дальше она становится темнее, и как будто даже более ухоженной — выложенной брусчаткой, но с такого расстояния довольно сложно понять, так ли это. Далее вновь начинается лес, однако он лиственный. Возможно тебе и мерещится, но где-то там вдали в лесу ты и правда видишь что-то похожее на огонек. Пока ты в него вглядываешься, он гаснет.
К востоку от вас на расстоянии примерно километра — в поле — топчется стадо крупных животных, возможно буйволов, но с такого расстояния, в темноте, сложно разобрать.
Занимаясь заготовкой дров с другими мужчинами, я попутно ищу подходящую для моей авантюры палку: примерно от земли до локтя, лучше уже сухую, но при этом нисколько не испорченную. И как можно ровнее.
Если мне удается ее найти — стараюсь уберечь ее от посторонних глаз. Вдруг ничего не получится.
Благородное дело увенчивается удачей — ты натыкаешься на участок, вывороченный бурей. Если одно из деревьицев очистить от остатков коры и подрубить — выйдет фактически то, что ты и хотел.
Этим и занимаюсь. На стоянке откладываю ее отдельно от дров — к тем жердям, что я заготовил для навеса.
Пока ты дремал, время от времени просыпался и слышал, что твои дозорные ходят туда-сюда, не иначе, чтобы не спать.
В какой-то момент, ты просыпаешься и слышишь их яростный шепот, правда, слов не разобрать — на поляне темно, и эти двое пытаются разжечь огонь. Кажется, проморгали костер.
Когда просыпаешься, сонный Баттиста всовывает тебе в руки свои золотые часы, видимо, чтобы тебе было проще отсчитывать смены. Сам ты поспал 3 часа. Твоя вторая смена начинается в 4.
Черт, черт! И какого же дьявола я не встал раньше. Хотя ладно, если они оба живы — на этот раз не беда, разведу новый костер. Все еще почти ничего не различая вокруг себя, я нащупываю трость, на которой осталось вырезать набалдашник — и выползаю из шалаша, как разбуженный посреди зимы медведь из берлоги. Злой, шатающийся и почему-то голодный.
К тому времени, когда ты выползаешь, костер уже более-менее восстановлен.
Моими скромными усилиями выбранная в лесу палка превращается в трость с бороздами-узором по всей длине и набалдашников в виде гривастого льва. Не сможет конкурировать с дорогой тростью из магазина, зато ручная работа. Если она действительно нужна Баттисте для передвижение — он будет нет. А если нет — что ж, пусть выбросит в костер.
Трость я оставляю оставляю рядом с ним, пока он спит. Проснется — не пропустит.
Взобравшись на дерево, ты видишь что лес на другой стороне поля тронут осенью — кроны бронзовые и красноватые. Отсюда сторожек или домиков не видно, придется углубиться в лес, чтобы понять, что именно ты видел.
Стадо животных подбирается к вам ближе. На коров они не похожи — слишком крупные. Да ещё и шерстью покрыты — бежевой, морды широкие, рога довольно внушительные.
В очередной раз оказавшись на дереве, ты видишь то, на что и надеялся. Метрах в пятиста от вас лес расширяется и ты видишь что-то, похожее на крыши сельских домиков. Примерно там вчера и виднелся огонь.
Свет поглощает тебя и ты просыпаешься в своей скромной постели. Утро зовет тебя к твоим ежедневным обязанностям — в казармы, где полно нерадивых подчиненных, ждущих твоих указаний.
Сон, который тебе приснился, был чудным, оставил после себя волнительный осадок и немного грусти.
Однако, когда ты опускаешь ноги на пол, видишь, что они исколоты и исцарапаны в кровь. К своему немалому удивлению ты обнаруживаешь рядом с подушкой слишком дорогую для твоей комнатушки вещь — золотые часы без цепочки, с изящной узорчатой крышкой. На обратной стороне из выгравированы буквы — AB. Часы остановились в полночь. Привет из иного мира от капризного и своенравного мальчишки.
В Риме наступает новый день, и в него входишь новый ты.